В конце концов, Софья Ильинична поняла, что длить эту пытку дальше не может.
– Должно быть, – пролепетала она еле слышно, – теперь вы будете меня презирать, Федор Карпыч…
Федор усмехнулся.
– Ну что ты, Соня, – сказал он с насмешливой нежностью. – К чему этот вздор? Я очень ценю твою… доброту… Я хотел сказать, что ты очень добра ко мне.
Софья Ильинична почувствовала, что в комнате очень холодно, несмотря на пылающий камин, и поежилась, жалея, что нельзя укутаться в шаль.
– Я вижу, – сказала она, стараясь держать слезы за веками. – Я понимаю, что я – дурная, непорядочная женщина, что…
– Глупости говоришь, – перебил ее Федор. – Не понимаю, Соня, отчего тебе охота болтать такие пустяки?
– Но у тебя такой вид…
– Тебе кажется, дорогая. На самом деле, уверяю тебя, вид у меня обычный, все прекрасно и к тебе я
отношусь весьма… хорошо. Разве я дал тебе повод?
– Федор Карпыч…
– Видишь ли, Соня, – продолжал Федор с задушевной вкрадчивостью ластящегося кота, чьи когти убраны до поры, до времени, – я действительно не понимаю. Я должен тебе признаться… ну, словом, я уже давно думал о тебе. Я хотел предложить тебе стать моей женой… и ты сильно облегчила мне задачу. Видишь ли… я несколько застенчив, когда речь заходит…
Софья Ильинична смотрела на него во все глаза.
– Вы, вероятно, шутите, Федор Карпыч, – еле выговорила она, когда он сделал паузу. – Мужчины не женятся… на… на таких женщинах…
– На таких хорошеньких? – спросил Федор фатовским тоном.
– На своих… любовницах…
Федор рассмеялся. Игра становилась все забавнее.
– Соня, Соня, какие пустяки, какие предрассудки, – сказал он, смеясь, потянулся и убрал со лба Софьи Ильиничны выбившийся влажный завиток бесцветных волос. – Ты уже была замужем, моя дорогая, у меня… скажем так, было кое-какое прошлое… но разве два человека, молодых, которые любят друг друга, не смогут оставить в прошлом всю эту чепуху и начать новую жизнь? А?
Софья Ильинична спустилась со стула на ковер, положила руки на колени Федора, голову – на руки, прошептала сбивчиво:
– Господи… Федор… я люблю тебя безумно… и боюсь сделать что-нибудь не так…обидеть тебя… или начать раздражать… я такая глупая… все выдумываю…
Федор погладил ее по голове и зевнул.
– Малышка, – пробормотал он снисходительно. – Все эти нелепости, дамские нервы и прочее… это тоже останется в прошлом, я полагаю… А в общем, ты согласна, как я понял?
Софья Ильинична взяла его руку в свои и поцеловала. Федор отметил холодные пальцы и горячее влажное дыхание, это было неловко и, пожалуй, не очень приятно – и он высвободил руку.
– Что это ты выдумала, Соня… Не стоит делать глупостей. Однако, уже поздно, гляди, совсем стемнело – спать пора…
Софья Ильинична взглянула на темные окна, по которым царапал дождь – и ей снова стало страшно.
– Послушай, Федор, – зашептала она, снова схватившись за его руки, – Ты останешься ночевать у меня? Я очень тебя прошу!
– Останусь, – Федор слегка удивился, потому что в голосе Соньки было что-то, отличное от страсти. – А отчего у малышки такие испуганные глазки?
Софья Ильинична ерзнула коленями по ковру и прильнула к ногам Федора всем телом, напомнив ему испуганную охотничью собаку.
– Я ненавижу дождь, – прошептала она, покосившись на окно. – Этот шепот, который нельзя понять. Федор, этот лес подступает к самой усадьбе, это он шепчет, шепчет… вот уже неделю я просыпаюсь ночью оттого, что мне кажется… кажется, как кто-то заглядывает в окна. Кто-то… чужой. Ужасный. Какие-то зеленые рогатые лица в зеленом свете… и шепот…
Федор рассмеялся, встал и поднял Софью Ильиничну с колен. Обнял за плечи с небрежной лаской.
– Тебе приснилось, малышка, – сказал он и снова зевнул. – Ты такая выдумщица и все время выдумываешь Бог знает что, всякие страхи, один другого нелепее. Ты же всегда смеялась над дикими историями про леших.
Софья Ильинична прижалась к плечу Федора, твердому, как дерево, и теплому сквозь рубашку. Его спокойная сила не то, что совсем уничтожила страх, но несколько его отстранила. Софья Ильинична вспомнила, что говорил отец Василий о страхах ночных и стреле, летящей во свете дня, что она – петербургская барыня, что ей не к лицу уподобляться деревенским девкам с их историями о лесном царе… совсем как у Жуковского – «Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул!»
Вспомнив Жуковского, сказочку страшненькую, но детскую, Софья Ильинична совсем развеселилась.
– Федя, – сказала она, улыбаясь, отчего ее пухлое личико стало очень милым, и заглядывая Федору в глаза, – а ты знаешь, что здешние бабы верят в лесного царя? Серьезно!
Федор хмыкнул.
– Ага, в короля эльфов. Как у Гете, в короне и с хвостом.
– Отчего – с хвостом? – удивилась Софья Ильинична. – И почему – Гете?
– А ты не любопытна, Соня. Ведь твой покойный супруг – немец, кажется?
Софья Ильинична рассмеялась.
– О, Вильгельм не читал Гете. Он читал только деловые новости и свои счета. А Гете писал про лесного царя с хвостом?
– Я по-немецки не читаю, – сказал Федор. – Но эту сказочку забавно перевел один мой знакомый умник. Чудно так вышло: будто этот самый элфкёниг у Гете – это сплошная корона и хвост… как у кометы или вроде того… или этому младенцу так померещилось…
Софья Ильинична смеялась, Федор улыбался, а дождь все шуршал по стенам, все нашептывал что-то…
Возможно, дождю удалось бы предупредить Софью Ильиничну, но она была счастлива и не слушала его.
Матрена заснула рано.
Суматошный день, покупка коровы, водворение коровы в старый сарай, лошадь с телегой, взятая у мельника взаймы, поездка в Броды за сеном – вся эта суета утомила ее. В глубине души Матрена жалела, что деньги пришлось потратить на корову. С коровой слишком много возни, а Матрена чувствовала себя совсем старой, усталой и больной – домашняя работа утомляла и раздражала ее. Вот теперь корми эту скотину, пои, дои ее ни свет, ни заря… а если надумаешь продать – Симка уцепится, как клещ!
Зорька… Зорька, будь она неладна!
Когда Симка и Егорка устраивали корову на новом месте – а корова так за ними шла, будто до смерти хотела жить в Матрениной развалюхе – Матрене очень хотелось пойти в трактир. Может, кто поднесет, а ежели и не поднесет, так у нее гривенничек где-то спрятан… а может, и того… полтинничек отколется с проезжающего-то…
Не ушла из-за Егорки. Ну что за парень! На что ему! Сраму захотелось, что с гулящей живет? Или – что ему надо?
Егорка Матрене не нравился.
В этом даже самой себе было стыдно признаться. С чего? Парень видный, Симка к нему льнет, как к сроднику какому, четвертной билет отвалил, как и не деньги – облагодетельствовал, да еще и с мельником, с брюхатым идолом, сам договорился и корову пригнал. Все хорошо – так нет. Не лежит к нему душа.
