Вокруг обезображенные до неузнаваемости тела, но демонов от ангелов я отличаю по цвету крови и наличию крыльев. Некстати поднявшийся ветер, зачерпывающий все больше песка, мешает, и я не вижу дальше протянутой руки. Эта полуслепота нервирует, но я стараюсь не думать о том, что задержавшийся тут враг может стоять в нескольких метрах.
Я наклоняюсь над одной из демониц. Девочка еще совсем, даже на Ишим не похожа — у той нет маленьких кожистых крыльев за спиной и волосы темного цвета. Редкость какая. Мутация. Не помогли тебе крылышки, девочка. Закрывая ей глаза, я вдыхаю кисловатый запах, нервно ухмыляюсь: у девчонки прямо в сердце торчит стрела. Схватившись за древко, я выдергиваю и отбрасываю ее в сторону. Так правильней.
На месте сражения царит тишина, и тут как нельзя кстати подходит определение «мертвая». Какая разница, кто ты, демон или ангел, если после смерти ты будешь гнить в общей могиле? В Эдемском саду нет кладбищ. В Аду хоронить даже и негде.
Пахнет ужасно. Я закрываю глаза.
Я вспоминаю старые битвы из прошлого. Тогда я любила воронов — черных птиц, ходивших за войсками в ожидании своей доли. Они всегда собирали свою дань, эти прислужники Смерти, никогда прежде я не видела ворона с не окровавленным клювом. Птицы внушали чувство, сходное со страхом, но сейчас мне их не хватает.
— Помоги! — краем уха я слышу слабый крик умирающего.
Среди трупов теплится жизнь. Такое часто бывает, кто-то, кого забыли или просто решили не тащить на себе, остается умирать, лежа под холодными телами. Я склоняюсь над светловолосым парнем. Вроде бы наш? Рогов нет, может, полудемон, человеческое отродье? Или дух? Смерть заглушает все инстинкты, но крыльев у раненого я не вижу. Он весь в крови — и черной, и золотой.
— Помоги, умоляю, — скулит он.
— Имя, — непреклонно требую я.
Раненый на миг прикрывает глаза и, кажется, едва не теряет сознание. По трясущимся губам я понимаю, что его терзает мучительная боль, но ран никаких не вижу. Нагрудник всего лишь перепачкан, нигде не пробит. Мне действительно интересно, что же с ним.
— Меня зовут Татрасиэль.
Я усмехаюсь.
— Сочувствую.
Меч почти неслышно выскальзывает из ножен, роняет на него страшную тень.
— Нет, стой, пожалуйста! — кричит ангел, шарахаясь в сторону. — Ты ведь понимаешь меня! Крылья…
Да, я понимаю, что он хочет мне сказать. Понимаю, хотя боюсь представить, каково это — потерять крылья и возможность летать. Они не убили его, бросили, но на самом деле Татрасиэль мертв внутри. Вместо красивых белых перьев за его спиной два жалких обрубка, из которых сочится золотая кровь.
— Что, ангелок, подрезали крылышки? — смеюсь я.
Это довольно частая тактика демонов: подрезать ангелов, свалив их на землю. Обычно режут сухожилия, кому-то, как мне несколько раз, удается обрубить наполовину крыло — там сила нужна, отвага и безрассудство. Этот ангел потерял оба крыла полностью. Я вздрагиваю, боясь представить, как их отрубали.
— Возьми меня с собой, — хрипит он.
— В Ад? — вопросительно поднимаю бровь я.
Татрасиэль кивает столь уверенно, что это сбивает с толку. Возможно, у него бред. Или что-то того хуже.
— Кому нужен ангел без крыльев? — кривится он. — Я слышал, вам не хватает воинов. Я могу сражаться! И знаю дальнейшие планы наступлений! — добавляет он, видя, что не заинтересовал меня. — Я был князем на Небесах.
Это многое объясняет. Но все-таки мне несколько не по себе от того, как легко ангелы меняют сторону.
Хриплый смех является для меня совершеннейшей неожиданностью, как и для Татрасиэля. Он испуганно дергается, причиняя себе еще большую боль, кричит. Я, выставив меч вперед, кружу на месте.
— Кара, — шепчет голос.
Наконец я понимаю, откуда звук. Меч легко входит в землю, дрожит, я бросаюсь вперед, ногой отпихивая тело крылатой девушки в сторону от демона. Он щурится, пытается вытереть кровь, текущую по лицу. Я смахиваю капли с его лица, слабо улыбаясь.
— Уйди, — шепчет он.
— Конечно, я останусь, — тоже понижаю голос я. — Фурфур, не смей умирать! Тебе же… орден еще обещали… Ты не должен погибнуть вот тут, в каком-то рядовом сражении, ты достоин большего!
Князь упрямо мотает головой. Я хватаю его за руку, подчиняясь мимолетному чувству, стискиваю в своей в нелепом, таком не адском, но зато искреннем жесте. Ладонь у него холодная, но сильная, и я отчасти понимаю, почему меня колотит дрожь.
Мы сражались вместе. Мы бы никогда не были друзьями, учитывая мою искреннюю неприязнь к Высшим, но битвы сделали нас товарищами — по крови, по духу. Я и представить не могла, что когда-нибудь буду стоять над демоном, зная, что не могу помочь. С такими ранами не живут; Фурфур сам это знает, но улыбается мне из последних сил.
— Зачем ты пошел в этот бой? — вздыхаю я. — Ты ведь мог отказаться? Я слышала, Люциферу нужны все Высшие во Дворце, советники, тактики… Зачем, зачем ты пошел драться?..
Фурфур молчит, не тратя силы на слова. Но нечто кажется ему слишком важным:
— Кара… Эта твоя… Ишимка… она в лазарете.
Князь спокойно выдыхает и закрывает глаза. Правду он говорит первый и последний раз в жизни.
Я потерянно разглядываю демона. Это было ожидаемо — в войнах гибнут. Но я не думала, что удар будет таким болезненным. Глаза почему-то горят, словно в лицо мне бросили горсть песка. Я не сразу понимаю, что по щекам катятся слезы. Рукав рубашки намокает, когда я вытираю лицо.
— Мне жаль, — признается Татрасиэль, подобравшийся, привалившийся спиной к чьему-то телу. — Правда жаль. Он был достойным противником, я видел.
Слабо кивнув, я соглашаюсь с врагом. С будущим союзником? Как тонка грань, оказывается, я никогда и не задумывалась.
— Кара, отведи меня в Преисподнюю. Наверх мне путь закрыт, тратить жизнь на мир людей я не стану. Я только сражаться и умею, больше ничего…
Эта идея внезапно кажется мне интересной. Все еще вытирая слезы, я возвращаю меч в ножны.
— Ты клянешься служить интересам Ада? — Ангел твердо кивает. — Светоносные ведь не врут, да? Я верю тебе. Наверное, если бы меня, бескрылую, бросили в братской могиле, я бы тоже хотела отомстить. Или хотя бы ухватиться за второй шанс…
Татрасиэль недоверчиво смотрит на протянутую ему руку, будто ожидая, что я ядовита, но быстро бросает сомнения и с явным трудом встает, облокачиваясь на меня. Весит он немало в своих доспехах, но я угодливо подставляю ангелу плечо. В конце концов, я могу сама же его прикончить, если Люцифер прикажет. Но пока будь что будет.
— Похоже, я заключил сделку с Дьяволом, — шепчет Татрасиэль, когда мы медленно проходим пару шагов, а он едва сдерживает крики. — Ты была ведь готова убить меня.
— У Дьявола тоже есть сердце, Тат, — подумав, отвечаю я. — Иногда он о нем вспоминает. Иди аккуратнее, мы безумно далеко от Столицы.
***
Спустя полторы недели все меняется так стремительно и поспешно, что я едва успеваю за устроившим мне гонку миром. Ишим правда оказалась в лазарете, сквозь притупляющие боль наркотики улыбающаяся. Ранена в плечо, так что правой рукой с трудом двигает, но от врачей сбегает сразу же. Мы все силой возвращаем ее обратно — на лечение. За пару недель ее успевают подлатать, а линия фронта тем временем слегка отползает назад: мы давим ангелов упрямым напором, я шатаюсь по улицам города счастливая и слегка пьяная.
В моей квартире запах алкоголя сменяется ароматом свежей выпечки: Нат готовит печенье в честь выздоровления Ишим. Я рядом с Ройсом сижу на подоконнике и в смятении наблюдаю, как у обычно бездействующей духовки суетится Нат, вытаскивая на стол противень с печеньем. Ишим радостно взвизгивает и хватается за угощение, обжигается и обиженно и совершенно по-детски дует на пальцы. Она вкусно готовит сама, мне приходилось пробовать, но сегодня у нее праздник, почти второе рождение, и мы стараемся сделать Ишимке приятно.
— Балбеска, — тихо шипит Рахаб, явно пародируя меня, и треплет по голове ее меж рогов. — Подожди пару минут.
