Ознакомительная версия.
— Ух, как бушует! — заглянул в иллюминатор Колобков. — Не потонем, Василь Василич?
— Иваныч, пошел к черту из моей рубки!!! — зарычал на него Фабьев. — Не до тебя!
Колобков трусливо ретировался. В такие минуты тихий штурман в отставке превращался в бешеного зверя. Вполне мог и в ухо заехать.
Шторм бушевал несколько часов. Девять баллов переросли в десять, а затем и в одиннадцать. На палубу никто не выходил — волны перехлестывали через борта. «Чайку» несло по воле стихии, как бумажный кораблик. Но великолепное судно, разработанное калифорнийскими инженерами и построенное на голландских судоверфях, вновь подтвердило, что стоит своих денег с лихвой. Да и Василий Васильевич за свою зарплату выкладывался по полной. На суровом обветренном лице играла счастливая улыбка — ради таких минут он жил.
К ночи волнение утихло. Хотя увидел это один только Фабьев — все остальные давно уже спали, не обращая внимания на качку. Очень уж длинные сутки на Эйкре — организмы, привыкшие к земным двадцати четырехчасовым циклам, не могли сходу перестроиться.
Чудесный элемент тепорий светился все слабее и слабее. Штурман включил прожектор — узкий сноп белого огня прочертил непроглядную тьму, устремляясь в бесконечную даль. Фабьев начал медленно поворачивать его из стороны в сторону — не мелькнет ли где клочок суши? Однако шторм окончательно спутал и без того очень приблизительный курс — теперь догадаться, где в этом океане затаился остров Волхвов, стало еще труднее.
К середине ночи пассажиры «Чайки» начали просыпаться. Хотя до рассвета еще оставалось больше двенадцати часов. За обеденным столом все чувствовали себя ужасно неловко — никто не привык завтракать, когда за иллюминаторами царит беспросветная мгла. Ее отчасти рассеивали только легкие зарницы высоко в небе — большие сгустки тепория, находясь в темной фазе, иногда вспыхивали на какой-то миг.
— Серега, а я вот вчера насчет штукатура не понял, — вернулся к запавшей в душу теме Колобков. — Что общего-то?
— Совершенно ничего… — равнодушно ответил Чертанов, ковыряя холодную овсянку.
Дизельный генератор после шторма забарахлил, и завтрак остался наполовину сырым. Угрюмченко уже целый час копался в его недрах, но с одной рукой ему приходилось нелегко. Правда, Колобков выдал ему в полное распоряжение Вадика с Гешкой — все-таки по труду у близнецов были пятерки. А школьный трудовик гонял своих подопечных самым суровым образом.
Впрочем, Петрович ему ничем не уступал.
— Щетка сломалась… — ворчал механик, стараясь встать на четвереньки так, чтобы не побеспокоить загипсованную руку. — Кабель прохудился… Шов разошелся… Ты, тот, что потолще, дай-ка сварку.
— Это он тебе, — заявил Вадик.
— Нет, тебе, — отпарировал Гешка.
— Сварку!
— Ты толще!
— Ни фига, ты!
— Сварку!
— Я с Нового Года на два кило похудел!
— А я на три!
— Сварку!!!
— Да ты в дверь не пролезешь!
— А ты в ворота!
— [цензура] мать, где сварка?!! — не выдержал Угрюмченко. И испуганно зажал рот рукой — как уже упоминалось, жена хозяина не выносила мата.
— А-а-а… — довольно заулыбались близнецы.
— Чур, договор, — прищурился пожилой механик. — Вы, черти, не говорите маме, что я вас учу всяким словам, а я не говорю папе, что вы мне ни хрена не помогаете. Идет?
Близнецы переглянулись и кивнули:
— Идет.
— Тогда ты принеси сварку, а ты держи фонарь.
Ремонт затянулся часа на три. Петрович в маске сварщика ползал на корточках, с трудом управляясь со сварочным аппаратом одной рукой. Вторую, неряшливо загипсованную, он прижимал к груди. Вадик держал баллон, а Гешка — фонарь. Причем как бы он его ни держал, механик все равно требовал не придуриваться и направить свет так, чтобы ему было удобно. Хотя такая позиция попросту отсутствовала.
— Черти, скажите кэпу, чтоб не раскачивал посудину! — крикнул Угрюмченко из недр машинного отделения. Оттуда слышался шум сварки и летели искры. — Если у меня сейчас шланг дернется, совсем без рук останусь!
— Ты думаешь о том же, о чем и я? — задумчиво спросил Гешка, глядя на генератор.
— Ага. Давай ему шланг тряхнем!
— Я вам тряхну! — приглушенно прокричал механик. — Не майтесь дурью, черти, лучше держите фонарь правильно! Одно вам дело доверил, и то не справляетесь! Вот я вашему папке скажу, он вам ремня всыпет! Ну все, вроде работает…
Лампочка в кают-компании наконец-то перестала моргать и засветила ровно. Колобков поднял голову и удовлетворенно хмыкнул:
— Да, рано еще электричество на свалку списывать… Матильда Афанасьевна, а в холодильничке пиво еще осталось?
— Осталось, — каким-то очень добрым голосом ответила теща. — Только недолго вам радоваться, Петр Иваныч! Кончится скоро ваше пиво, а нового вы тута не купите!
— А-а! — тоненько взвизгнул Колобков при мысли о таком ужасе. Но тут же успокоился: — Вы меня зря не пугайте, Матильда Афанасьевна! Пива я в Лиссабоне на две недели взял, а мы сейчас старичков до дому подбросим, и обратно домой! С полным трюмом брильянтов! Будете себя хорошо вести, я и вам брильянтовый ошей… ожерелье подарю.
— Да я из ваших рук хлеба кусок в голодный год не возьму! — возмутилась теща. — Лучше помирать буду!
— Ой ли? — ехидно прищурился зять. — То-то вы, гляжу, прямо с голоду пухнете за мой счет-то. Или это вы на свою пенсию икорку черненькую сейчас трескаете?
Матильда Афанасьевна поперхнулась черной икрой, которую действительно наворачивала столовыми ложками, и свирепо уставилась на своего вечного врага. Тот ответил таким же взглядом. Их жена и дочь нерешительно переводила глаза с мужа на маму, размышляя, кого поддержать на этот раз. Обычно она старалась лавировать между противоборствующими стихиями, создавая у каждого иллюзию, что стоит именно на его стороне.
Однако на этот раз перебранка затухла в самом начале. Из ходовой рубки донесся крик штурмана:
— Земля!!!
Природа, звонко пробуждаясь,
Теплом и радостью полна.
И громко солнцу улыбаясь,
Повисли дети из окна.
Альфред Хичкок
— Это ваш остров? — прищурившись, спросил Колобков.
До эйкрийского утра оставалось еще часов шесть. Далеко впереди в луче мощного прожектора виднелась темная масса, круто поднимающаяся из воды. В бинокль можно было разглядеть редкие кокосовые пальмы, торчащие на берегу то там, то сям. А дальше вставала сплошная стена зелени.
— Лучше подождем утра, — предложил Фабьев. — В темноте я к берегу не пойду — черт его знает, где там идти. Может камни, может мели…
Ознакомительная версия.
