В следующие несколько мгновений время словно замедлило свой бег. Я отчётливо видел кагана, перемахивавшего через завал из человеческих и конских тел, натягивая тетиву своего лука. Наконечник стрелы был нацелен точно мне в грудь, но я не шевельнулся, зная, что в крайнем случае, воин, стоящий за мной подхватит копьё и встретит врага. Копыта коня врезались в корку — и разбили-таки её, по самые бабки уйдя в ядовитую воду. Руки кагана дрогнули и стрела ушла куда-то в сторону, прочертив полосу по соляной корке, а сам он вылетел из седла, грянувшись прямо перед моими ногами. Я прикончил его коротким движением копья и тут же поднял его в исходную позицию.
Это словно прорывало своеобразную плотину, корка соли ломалась под ногами одного кагана за другим, она трещала, крошилась, ядовитая вода выплёскивалась из своеобразных прорубей, разъедая кожу. В общем, смертоносного навала не вышло, мы без труда отразили атаку разрозненной рати, я даже плохонького копья не сломал.
Отбросив его, я выхватил из-за спины нормальное и ринулся в атаку, подобно сотням и сотням моих соратников. Мы ворвались в подобие строя, образованного каганами, а за нами бросились остальные. Я наносил быстрые удары, как колющие, так и рубящие, хотя в царящей тесноте драться было очень сложно, особенно моим копьём.
Каганы не могли ни контратаковать, ни даже толком отступить. Корка соли подламывалась всё чаще и чаще, не осталось практически ни единого ровного участка. И кто сказал, что Лысина святого равнина, под ногами у нас были сплошные ямы, впадины и камни, о которые спотыкались и мы, и каганы, хотя последним приходилось куда хуже из-за их лошадей. Это уже было не сражение, а какая-то свалка — кони, люди, живые, мёртвые, — всё смешалось в единый ком боли и крови. Наверное, именно так выглядит Подземный мир, где люди несут заслуженную кару за свои грехи. Несколько раз я замечал Са, мчавшегося среди каганов, оставляя за собой горы трупов и реки крови, смешивавшейся с ядовитой водой. Чо врачевал, как обычно, на поле боя, нарушив приказ оставаться в лагере и лечить только в госпитальных палатках, его прикрывал Гоку, работавший своим шестом так, что казалось вокруг них образовалась непроницаемая сфера — все каганы, посмевшие подойти или подъехать к ним на расстояние удара, вылетали из сёдел. Где был Сандзо, как и остальные монахи, я не знал, однако следы их работы можно было увидеть повсюду.
С левого фланга по каганам ударил отряд воинов, которых я никогда не видел, да и выглядели они как-то странно. Сероватые, почти бесплотные, сквозь них были видны каганы и другие воины, однако мечи их разили вполне нормально — из-под них кровь вражья хлестала фонтанами; зато вражье оружие их не брало, проходило словно через туман.
В общем-то, мне было не до того, чтобы глядеть, как идут дела. Понимая, что им не спастись, каганы дрались, как крысы, загнанные в угол, стараясь продать свои жизни подороже. А сражаться с крысами, загнанными в угол, очень тяжело. Я отбивал удары каганских сабель, бил в ответ, целя когда в человека, когда — в лошадь, когда — в оружие. Сколько раз ранили меня, скольких я убил, сколько раз падал и сколько поднимался, — не представляю. Я нахлебался горькой воды, ноги, хоть и обутые в новенькие сапоги с проложенными сталью голенищами, сработанные для всех солдат от полководца до последнего солдата, были разбиты в кровь о корку соли, которая разъедала раны, но и этой боли я не чувствовал до самого окончания сражения.
Я увидел его, а он — меня. Тэнгэ-богатур, лишившийся коня, рубился пешим, не пытаясь вскочить на нового. Я целенаправленно двинулся к нему. Он заметил меня, развернулся, усмехнулся:
— Дважды тебя отправляли в ваш Подземный мир, но видимо ты слишком живуч, чтобы упокоиться там.
— Я не могу умереть, — кажется это прозвучало слишком пафосно, но меня, что называется, понесло, — пока мою страну топчут ноги таких, как ты.
Он снова усмехнулся, взмахнув саблей. Я атаковал, делая длинный выпад копьём. Тэнгэ-богатур был куда лучшим бойцом, нежели Кулай, да и страха передо мной не испытывал, хоть и сам разрубил меня едва ли не надвое во время налёта на Боян-Обо. Копьё отлетело в сторону и Тэнгэ-богатур тут же контратаковал, крутанувшись и целя саблей мне в горло. Я подался вперёд, ударив его "пяткой" копья в живот. Доспех принял на себя удар, так что я не нанёс ему реального вреда, лишь отбросив на полшага и сбив замах. Тэнгэ-богатур использовал инерцию и попытался рубануть меня снова. Я разорвал дистанцию и опустил на плечо кагана копьё. К сожалению, ударил я не лезвием, а древком, но этого хватило, чтобы Тэнгэ-богатур рухнул на колени. Я тут же шагнул вперёд, изо всех сил приложив его ногой по лицу. С головы степняка слетел шлем, по лицу заструились кровь и солёная вода, однако он сумел каким-то чудом удержаться на ногах и даже попытался ткнуть меня саблей. Я легко увернулся и ударил Тэнгэ-богатура "пяткой" копья. На сей раз, он отлетел почти на полфута, плюхнувшись в ту жижу, что плескалась под ногами. Тэнгэ-богатур тут же вскочил, отплёвываясь, и ринулся в контратаку, попутно выхватывая левой рукой кривой кинжал. Он делал это слишком демонстративно, поэтому я понял — бить будет точно саблей, однако же сделал вид, что поддался на его трюк и сместился вправо. Я ошибся. Он атаковал обеими руками, развернув корпус таким образом, что оба клинка были примерно на одной линии. В ответ я просто крутанул копьё, чудом отбив и саблю, и кинжал. Руки кагана разлетелись в разные стороны, подобно крыльям хищной птицы, оканчивающимся стальными когтями. Я снова крутанул копьё, на сей раз перпендикулярно предыдущему вращению, целя лезвием в голову врага. Тэнгэ-богатур успел скрестить клинки над головой за секунду до того, как лезвие опустилось ему на темя, тут же увёл его в сторону, хоть и видел, как перекосилось от боли его лицо, когда он принял мощный удар на клинки. До того, как он сумел ударить меня, пользуясь тем, что теперь моё оружие было слишком далеко, я крутанулся, снова врезав ему ногой в лицо, но в этот раз мой удар усиливался поворотом тела. В третий раз получив по лицу, Тэнгэ-богатур покачнулся, левый глаз его стремительно заплывал, кровь из разбитого лба струилась всё сильней, однако я отлично понимал — от этого он не становится менее опасным противником.
— Я никогда не сомневался в тебе, тяньган, — ухмыльнулся он, стирая тыльной стороной ладони с лица кровь и воду. — Ты — мастер копья.
Едва договорив, он атаковал обоими клинками с разных сторон, вынуждая меня выбирать, какой именно клинок парировать. Я не стал этого делать, просто сделав быстрый прямой выпад в грудь Тэнгэ-богатуру. Теперь уже он был вынужден обороняться, вновь сведя клинки. Однако заплывающий глаз и несколько изменившееся от этого зрение сыграли с ним роковую шутку. Лезвие моего копья распороло ему правую руку, срезав украшенный наруч и сбив и так плохо сидящий наплечник. Рука Тэнгэ-богатура повисла как плеть, сабля выпала из разом ослабевших пальцев.
