***
Ромига проснулся от того, что его осторожно приподнимают, и от запаха еды под носом. Есть он уже хотел, а значит, мог: у навов с этим предельно просто. Взять ложку — ещё никак, а пиалу в обе руки — уже да. Осторожно хлебал через краешек горячийй взвар, на всякий случай прислушивался к внутренним ощущениям. Лишь на последнем глотке окончательно пробудился, широко раскрыл глаза — ожидаемо, встретил взгляд Вильяры. Отметил: взгляд без тепла, но и без особого холода. Глаза покраснели, припухли, будто колдунья недавно плакала, однако, в целом, физиономия довольная, и напряжение ушло.
— Хочешь ещё похлёбки? — спросила она его.
— Хочу. Половинку пиалы.
Доевши вторую порцию, нав бы ещё поспал. Ведь до того, как Вильяра его разбудила, ему снился город под белым небом, и там больше не было душекрада! Страшного врага больше не было нигде, совсем. Врага не было в живых, Ромига знал это совершенно точно, и наслаждался, бродя по узорчатым мостовым шумного, богатого, пропитанного незнакомой магией города. Большинство прохожих гостя не замечали, лишь темноволосый щёголь в яркой, как светофор, одежде взглянул вдруг с профессиональным интересом. Чуть присмотрелся — да и пошёл дальше по своим делам. Ромига хотел, было, догнать его, расспросить о враге врага. Почему-то казалось, ходячий светофор может быть в курсе, но тут Ромига проснулся… А теперь размышлял, можно ли верить сну? Если — да, хорошо бы попасть в тот город наяву и разузнать подробности…
Явление Стиры, а потом Гунтары, Ркайры и Тринары вынудило нава отложить интересные сны на потом. Мудрые приветствовали друг друга и тут же принялись горячо обсуждать новости. Не то, чтобы Ромигу интересовало, как Наритья раскололись на четыре враждующих клана… А вот про банду «поборников справедливости», объявивших охоту на мудрых, лучше знать, чем внезапно на них напороться. С его-то везением! Ведь и Вильяра, публично казнившая двоих таких отморозков за убийство Наритьяры Младшего, наверняка, заслужила месть… Ркайра тоже заслужил — трижды за последние полтора суток отбивался от покушений… Ещё во всём этом нехорошо замешана родня Аю, но как именно, Ромига не успел разобраться.
Завершив своеобразный «смол толк», мудрые прошли вглубь логова и уставились на лежащего нава. В скрещении шести взглядов он почувствовал себя крайне неуютно. Возможно, голки обменивались безмолвными репликами, возможно, просто оценивали его состояние. Плачевное: нижнюю половину тела Ромига ощущал частью себя, отслеживал ход регенерации, но не более того. Раздробленный позвонок восстанавливался гораздо быстрее нервного ствола, повреждённого осколками, и, как назло, именно сейчас всё это отчаянно заболело, переплавляясь и перестраиваясь…
— Да, Альдира, ты прав! Тащить его в Пещеру Совета — только зря издеваться, проще сразу добить, — прервал молчание Гунтара.
Вильяра вдруг безо всякого почтения растолкала старейших и присела на лежанку рядом с Ромигой, частично загородив его собой. Лица её он не видел, только напряжённую спину. А она, глядя на остальных мудрых, нашарила его руку и сжала запястье.
— Мудрые, я напоминаю! Я взяла Иули Нимрина под своё покровительство. Что бы ни произошло между нами в круге, вне круга я храню данное ему слово.
— Храни, — отозвался Гунтара. — Но разыскивать его дом ты будешь до бесснежной зимы. Мир, откуда он явился — мёртвая, иссыхающая старица на реке времени. Такое, знаешь ли… особо уединённое место для изгнания. Замкнутое на все запоры изнутри и снаружи, чтобы изгнанные не разбегались и никому не вредили, а жрали друг друга, как звери в яме. Ходу нет ни туда, ни оттуда. Как и почему выбрался этот Иули, я не знаю. Возможно, ему следует благодарить, а не проклинать своего душекрада. И дорогу назад искать не стоит.
Ромига сжал зубы до скрежета: сказанное Гунтарой о месте изгнания идеально подходило к прародине навов. К той самой Колыбели, откуда они вырвались, завоевав себе прекраснейший из миров… И принесли своё проклятие с собой, исподволь распространяя его на новое место жительства и на всех, с кем имеют дело? Ведь к Тайному Городу сказанное тоже можно отнести. Да и совершенный мир давно уже не столь прекрасен, как был на заре времён.
Вильяра сказала очень зло:
— Я думаю, я понимаю, о чём ты говоришь, мудрый Гунтара. Мы с матерью однажды замкнулись в нашем доме, чтобы моровое поветрие не перекинулось на соседей.
— Нет, мудрая Вильяра, ты совсем не понимаешь. Никто на Голкья не догадался бы: нарочно согнать в один дом толпу беззаконников, запереть их там, да и оставить на зиму.
— Ну, а не нарочно такое бывало, сказители о том повествуют, — набычилась Вильяра. — Зимовщики либо сплотятся и выживут, либо не увидят весны.
— Эти «зимовщики» вряд ли дождутся весны, — покачал головой Гунтара. — Закона-то в их сердцах как не было, так и нет.
— Это всё тебе Пращур наплёл? — не удержался Ромига. Уши нава были остры, кулаки он сжал так, что ногти вонзились в ладони.
Услыхав о Пращуре, Гунтара вздрогнул, сморгнул и чуть изменившимся тоном продолжил.
— Некто. Он ждал меня в лавке и сразу опознал, хотя я сделался неотличимым от жителей того селения. Он пересказывал мне, о чём те книги, которые я передал тебе, Иули. Но я не узнал в нём нашего Пращура. Он… Возможно, на самом деле, тоже Асми, но другой.
— Как он выглядел?
— Обычно для того места: тощий, прыщавый подросток, неловкий, некрасивый, в нескладной одежде. Я уверен, это не настоящий облик, но каков он на самом деле, я различить не смог. Его трудно было разглядывать и невозможно не слушать.
— А ты не говорил с тем, кто написал книги? Со сказителем?
— Некто, встретивший меня в лавке, уверял, что бесполезно задавать вопросы сказителю. Тот тоже не ведает пути в мир-призрак, где доживают бывшие. Как старица реки долго ещё сообщается подземными токами с главным руслом, так исчезающий мир способен являться в грёзах, тревожить сны, рождать в умах сказителей вдохновенные враки.
— Сказки, — упрямо поправил Ромига.
— Возможно. Тебе виднее. Я просто передаю тебе слова того Некто. Мне показалось, он очень хорошо знал, о чём говорил, и был, гм… Ослепителен в своей убедительности. Как опытный сновидец, я добавлю от себя. Я сам не раз наблюдал сплетения похожих, родственных миров, где не отыщешь ни начала, ни конца. Не поймёшь, где главное русло, где старицы. Нет, я не поручусь, что Некто сказал мне правду, всю правду и ничего, кроме правды. Я по-прежнему досадую, что завёл тебя не туда. Я желаю разобраться, как так вышло. Однако я опасаюсь за свою жизнь и рассудок. Лучше я послужу родному миру, чем сломаю голову о загадки твоего.
Вот так спокойно и откровенно признаться, что струсил и отступает, мог только голки. Тварь, вообще-то, бесстрашная и любопытная, но уважающая опасности и не лезущая на рожон без крайней нужды.
— Ну, спасибо тебе, о мудрый Гунтара!
— Пожалуй-ста, — ответил голки по-русски, даже почти не спотыкаясь на непривычных звуках.
Ромига не нашёлся, что добавить, и несколько вздохов в логове царило насторожённое молчание.
— Иули Нимрин, ты обещал рассказать нам об Одиннадцати, — бесстрастно, как голем-дворецкий, напомнил Альдира.
— Да, я обещал сегодня начать, — Ромига тяжело вздохнул, Вильяра чуть стиснула пальцы на его запястье. — Присаживайтесь поудобнее, о мудрые. Слушайте сказки Теней о временах, когда лучшие колдуны вашего народа умирали молодыми. И не от ярости стихий, а на алтарях, под острыми ножами своих преемников, таких же обречённых бедолаг. Ну, а что ещё вам всем оставалось делать, если к концу недолгого служения заклинатели стихий становились их неистовыми воплощениями?
Перед мысленным взором нава плыли чужие судьбы, чужие жизни и смерти. Всё это было давно и не с ним, отзвуки чужих мыслей и чувств не захлёстывали его — но помнились и настойчиво искали выход в слова. Будто, приняв отречение Повелителя, Тени просили и умоляли его — стать их голосом. Только потянись мыслью им навстречу — и всеведение, которого Ромига едва успел коснуться, снова тут как тут. Для Ромиги — соблазн, сильный! Желает ли он стать воплощённой памятью целого мира? Чужого, неуютного и странного мира, выпестованного блудным асурским разведчиком?
