Снежная буря этой ночью разыгралась на славу. А я медленно переставлял оледеневшие ноги, уходя в неизвестность. Нельзя, чтобы тьма догнала меня. Я слаб, а она ждёт. Ждёт, когда я упаду в её скользкие объятия.
Я очень, очень медленно моргнул и мир вдруг затрясся. Дышать стало труднее. Чей-то голос раздавался отовсюду, но слышал я так, словно давным-давно оглох. Меня как будто опустили под воду и заставили слушать разговор людей на берегу. Похоже, тьма дождалась, когда моё тело ослабнет и сейчас несёт меня в своё логово. От этой мысли стало не по себе. Проснувшийся солдат собрал последние силы и обрушил на существо страшный удар коленом. С единственным ударом надежда, забрав последние силы, исчезла, а заледеневшие глаза закрылись.
Тепло мягкой женской рукой гладило замёрзшие ноги. Оно медленно перерастало в жар, словно меня подогревали изнутри. Неожиданная смесь из боли и счастья пронеслась по ногам. Пролезла под коленками, спустилась к икроножным мышцам и затерялась где-то на кончиках пальцев. К ногам возвращалась жизнь, а теплую кровь, стучащую в ступнях, можно было потрогать. Она щекотала, напоминая, что я ещё жив. Очередная щекотка невольно вызвала улыбку на лице. Как же давно я не улыбался.
Полился пот, впитываясь в одежду. Оранжевые зайчики мирно играли с полумраком у белоснежной крыши, сложенной из больших кубов льда и снега. Пошевелиться не удалось — я оказался завален кучей разных одеял со всех сторон. Наконец, до ушей донеслись звуки чьих-то шагов.
«Наверное, это тьма за мной пришла», — пронеслась мысль, заставив меня задёргаться. В этот момент из узкого лаза вылез… Ну, человеком назвать это заросшее волосами существо я не мог. Смуглая кожа и длинные чёрные маслянистые кудрявые волосы, завязанные в маленькие косички у ушей. Такая же чёрная кучерявая борода доставала до мускулистой волосатой груди. Сквозь заросли угадывались выпученные наружу глаза и низкий лоб. Его руки, шея и ноги оказались оголены. Из одежды угадывались шерстяной нагрудник, по пояс перевязанный кушаком, да кожаные сапоги шерстью наружу. Мужик возвышался в два моих роста, а всё его тело расплылось под внушительным слоем жира, но, судя по нему, я бы не осмелился назвать его толстым. Было понятно, что жир приходился ему обычной защитой от холода, впрочем, оставалось гадать, почему он тогда просто тепло не оденется?
Время шло, а мы буравили друг друга изучающими взглядами. Когда я поднял бровь, подивившись своим мыслям про его жировую прослойку, он сделал тоже самое. Я уже хотел было поприветствовать странное человекоподобное существо, как в влезло ещё два человека. Один из них был облачён в то же самое, что и этот здоровяк, но выглядел старше и намного ниже ростом. Впрочем, на вид ему можно было дать не больше 60, а могучая сила в движениях всё ещё угадывалась. Второй походил на человека больше, чем эти двое. Обычного роста, в дохе, с коричневой шапкой, двухнедельной щетиной и рукавицами. Приглядевшись в его смуглое лицо, я воскликнул:
— Ты! Ты же…
Темнокожим оказался тот самый ловкач, исчезнувший на наших глазах перед встречей с узкоглазыми каю.
— Ведаешь ли ты, чьих он будет? — голос здоровяка оказался грубым и сиплым, но не таким уж и громким. Старосепахийский с немного иным произношением резанул слух — так говорили лет, эдак, триста назад. Немного подумав, темнокожий отрицательно помотал головой. Мои попытки вырваться из одеял, наваленных на меня, наконец, увенчались успехом. Оказавшись на морозе, я тут же скукожился и попробовал залезть назад под одеяла. Костёр, горевший в середине помещения, почему-то совсем не согревал.
— На, срам прикрой.
Дважды уговаривать не пришлось и спустя некоторое время меня грела тёплая коричневая доха. Шапку и рукавицы я решил пока не одевать.
— Бать, — обратился к старшему тот здоровенный мужик. — Не кажись ли те, яко два совпадения, чай, уже не совпадение?
— Во всяко намерени, днесь потчевать следует его, — голос морщинистого сухого мужичка также был довольно груб, но без сиплых ноток. — Глянь, елико утл, аки ветошь. Хоть прятайся за ним! У нас молодухи и те ширше будут!
— Эт точно! — хохотнул здоровяк и обратился уже ко мне: — Пошли!
Первым выскользнул молчавший темнокожий, следом тот, что постарше, а здоровяк задержался у входа. Смотрел он на меня одновременно любопытно и недружелюбно.
Протиснувшись в сияющий белизной проём, я зажмурился. Бескрайняя заснеженная полонина отражала полуденное солнце, заставляя прикрываться от света руками. Как ни странно, небо было полностью затянуто, но свет каким-то образом всё равно пробивался повсюду. Вдалеке угадывался низкий заснеженный горный хребет, очерчивающий белую пустыню по кругу.
— Полно зенки пялить! Ходу!
Грубый оклик заставил меня обернуться. Жилище, откуда выполз я, действительно оказалось сложено куполообразно изо льда и снега. Постройка называлась иглу, насколько я помнил из курсов по выживанию. Нас натаскивали строить нечто подобное, но называлось это снежная баня. Чтобы переночевать, нас учили выкапывать глубокие ямы на подветренных склонах. Потом внутри надо хорошенько утрамбовать стены и прокопать небольшую траншею для отвода холодного воздуха. Желательно было ещё сделать спальное место в стене выше пола и обложить его еловыми ветками или чем-нибудь иным. Хорошая времянка, однако эта постройка была куда больше и с отверстием в крыше, куда выходил дым от огня.
Тут и там обнаружились похожие постройки, а я сбился на третьем десятке, пытаясь их сосчитать. На меня, как на какую-то диковинку, пялились полуголые мужчины и старики. В отличии от этого здоровяка, остальные ростом и шириной плеч не выделялись, и редко обгоняли меня в росте на две головы. Их полуголые тела словно не замечали мороза, в то время как мне, всё-таки, пришлось надеть рукавицы и шапку.
Вдруг мой взгляд наткнулся на облачённую в такую же тёплую доху женщину, голову которой украшал шарф, хотя, скорее, даже платок. Пока меня вёл здоровяк, оказалось, что все женщины одевались в тёплые одежды, а мужчины ходили налегке. Даже мальчишки ходили так, как мужчины, а девочки уподоблялись матерям и одевались по погоде.
Как ни странно, холод здесь стоял такой, какой я не испытывал даже в горах Яксарда. Не спасали даже рукавицы. Щёки за столь короткий срок на морозе покраснели, а нос стал бесполезным наростом. Новое жилище оказалось не в пример больше иглу, где лежал я, чему я несказанно удивился. Иглу всегда строили небольшими, так как согреть большие постройки в условиях таких морозов невозможно.
Длинный стол посередине оказался накрыт на четверых. В воздухе витал аромат рыбы, яиц, жира, мяса и чего-то ещё. В животе заурчало, и я поймал себя на мысли, что не помню, когда ел последний раз. Не дожидаясь меня, хозяева расселись и молча начали уплетать за обе щеки. Мне ничего не оставалось, как уподобиться им и вгрызться в аппетитную рыбу. Косясь на новых знакомых, я, наконец, понял, что не давало мне покоя. Затылки у них были ненормально вытянуты назад и вверх. Не так сильно, но где-то на длину ладони, или на половину ладони точно.
— Что ж, — закончив с едой, бросил мужчина лет пятидесяти. — Ну, здрав будь, харип. Меня Хушем кличут, это, — он кивнул в сторону здоровяка, — сынку мой — Менги. А его, — Хуша хлопнул по плечу темнокожего. — Захаром. А днесь поведай, харип.
С трудом я вспомнил, что харип на старосепахийском означает «незнакомец».
— А что рассказывать-то? — прикидываться дурачком я ещё не разучился.
— От кого о Захаре ведаешь, кто таков, да как к нам угодил. Всё поведай.
— Славом кличут, — представился я своим взрослым именем. — Насчёт Захара обознался! Он на моего друга очень похож, один в один! Только Захар старше будет, — ложь обжигала язык, но лилась из меня сладким нектаром.
Судя по их немного напряжённым лицам, они пытались перевести на старосепахийский, и им это удавалось не без труда. Впрочем, как и мне.
— А как я здесь очутился — ума не приложу!
