сполохи. Завет с Морским Хозяином соблюдался не на словах.
Маленький отплёсок, где в конце концов вылез на берег кощей, ластился к одному из старинных валов. Наследники Ойдриговых зодчих не покинули камни валяться безо́бразной грудой. Сровняли, по ниточке вывели опрятную стенку, сверху сделали переход.
Забравшись на привалок, раб стянул липнувшие к телу лохмотья. Отжать воду оказалось непросто. Грубый жгут выворачивался из двуперстных клешней, вередил пясти. Пока совладал – голова кру́гом пошла. Мгла присел отдохнуть.
Начал думать о странной оговорке Шагалы.
Западный берег, зелёный от разросшихся мхов, зиял глубокими ямами. Словно кто готовил землянки, да вселиться не довелось. Мгла потихоньку встал. Опёрся на костыль, полез смотреть.
Заглянул в ближайшую копань.
Оказывается, земля здесь рождала хорошую гончарную глину. Правда, не мощным пластом, чтобы сновали работники с тачками, а наверху бы дымила большая ремесленная. Глину здесь искапывали скромными желваками. Лепили горшки-чашки на замену разбитым. Промысел бедняков, не могущих, подобно купцу Радибору, купить посуду белоглиняную, сквозистую.
Вовсе не говоря уже об андархских голубых чашах…
В стенке ямины торчал желвачок с кулачок. Мгла выколупал его концом костыля. Подкатил поближе. Взял в руку.
– А ну, положь! – заорал сверху пронзительный бабий голос. Резкий, сварливый. Не для колыбельных – для склок воровского ряда. – Ишь шастают! Развелось вас! До нашей глины охотников!
Мгла выронил взятое. Согнулся, опасливо подался назад. Понёва горластой шибайки цвела зелёными клетками; кика, вздетая для посещения храма, – семью рядами стеклянных бус. Знать, торговля краденым шла хорошо.
– А вот собаку спущу!
Пёс действительно рокотал за калиткой. А выскочу! А загоню в воду назад!
Мгла, едва начавший согреваться и подсыхать, уже сам косился на спасительный край, но тут сзади прозвучал иной голос:
– Тётя Моклочиха, не гневайся! Это батюшки моего невольник. Я его за глиной послал, ход крысиный замазать.
На верху вала, устало опершись на тележку, стоял Верешко.
Вроде невелик заступник, но половина воинственной спеси с бабы Моклочихи тут же слетела. Мгла даже понимал почему. Водоносы отказывались кормиться из ближнего кружала, прогоняли развозчиков. Мирские трудники знали себе цену. Добрая работа бывает с доброй еды. Не с того, чем давились пьяницы в «Зелёном пыже». Вот и катили тележки через весь город, чтобы ей, Моклочихе, радоваться каждодневному греву. Обидь Верешка – получишь чуть тёплый и самый маленький жбан. Всюду уши, всюду глаза.
– Где ж было знать, что твой… – буркнула шибайка, убираясь в калитку.
Верешко снял тележку с упора, покатил дальше.
Два тайных воина прожили в Шегардае день, равных которому их молодые жизни ещё не знавали. Это была даже не свобода, присущая любому орудью. Сегодня они изведали волю. Самоистинную. Бесподмесную. Ничем не стеснённую.
Повторится ли?..
– А облапила! Думаю – всё, конец мне, злосчастному… – в сотый раз смаковал жадный до деяний Шагала.
Они поистине заслужили награду.
Обеспечили великое орудье, вручённое Лихарем: оставалось лишь сбегать в Линовище, где ныне корпел над песней Кербога.
И с гордостью исполнили орудье поменьше, принятое во имя Владычицы. То, что Комыня им поклонился деньгами, без сомнения, было зна́ком благоволения свыше.
– Я ребро искать, как Лихарь показывал… сам думаю, мои бы рёбра не захрустели…
Перво-наперво мораничи сходили к Последним воротам. Удача на удачу – день выдался тёплый, туман отбежал чуть не на перестрел, являя грозную красоту укреплений. Стрельные башенки, уступчатые зубцы наверху, опускные решётки с ржавыми противовесами… безжалостные бойницы длинного подстенного хода. Мало ли что в книгах написано, будто Ойдриг Воин был великий градостроитель. Вот оно, подтверждение, руками можно пощупать!
С наружной стороны ворота осенял резной лик Владычицы. Древен был Шегардай, но этих ворот не разбивали враги. Никогда, ни единого разу. Даже близко не подходили.
Тайные воины, неотличимые среди простых мимоходов, молча сотворили молитву. Молча осенили себя трёхчастными знамениями…
– …Руку под мякитишку запустил ей, а там – Матушкина хворостина! – сала как на кормлёной свинье. Едва местечко сыскал, куда жало нацелить…
…А вот святая подвысь, где был чудесно спасён первый котляр. Каменная площадка стояла в небрежении, служила игралищем детям. Крик, визг, талые снежки градом! Потеха напоминала игру в «клушу и во́рона», только здесь на младшую ребятню нападала четвёрка в одинаковых плащиках. Клуша попалась бестолковая, пойманные малыши куксились. Наконец от ворот приблизился молодой черёдник: «А ну, мелюзга, становись в стражу! Лови обизорников!» У парня были сильные руки, тёмные от въевшейся копоти, но ума – чуть поболее, чем у девки, умиравшей сейчас на Днище. Толку было ворота стеречь, когда рядом щербатилась стена, разрушенная над воргой: только ленивый не перелезет!
Шагала хотел взять от подвыси камешек, но Пороша возбранил. Подобное нещечко в крепости поди утаи… а найдут – выплывет и остальное.
– А я – р-раз!.. Сам один страх знаю: вдруг прямо тут Владычице преставится, ведь тушей задавит…
Потом гуляли по Торжному острову. Лакомились пирожками, купленными у разбитного ночевщика. Ели прямо на улице: шегардайский обык не считал это зазорным. Воля и вкусная пища пьянили, подталкивали на бредовые подвиги.
Взять стукнуть в вечное било, да так, чтоб никто за руку не схватил!
Тишком пробраться внутрь тына и во дворец!..
Орудники уже хотели конаться, кто первый войдёт в палаты и выйдет, насмехаясь над стражей, потом нечаянно вспомнили, что дворцовый державец звался Инберном Гелхой. Ноги как-то сразу понесли обоих прочь. Дома Инберн повелевал стряпками, древоделами и швеями, но…
От боязни, длившейся годы, просто так не отделаешься.
А ещё в городе имелись четыре кружала, и в каждом жарили пирожки. И пиво варили – Комыниной кислятине не чета. Когда ещё доведётся отведать? По кружечке. Всего по одной…
…И вот уже дневная стража передала копья ночной, а с башен прокричали трубы. После этого до рассвета никто в городе не смел выходить из дому с оружием. Подавно – пересекать рубеж Ойдриговой стены.
Орудники презирали запреты мирян. Они возвращались к дому Комыни, думая забрать лыжи с кузовами да и пуститься, благословясь, в Кутовую Воргу. Тайным воинам что день, что ночь. А дырявые прясла с пендерями-черёдниками – вовсе посмешище.
На узком мостике, где начиналось Днище, Шагале взгадило. Делать нечего, свесился за облокотник, отдал рыбам съеденное в «Зелёном пыже». Опять стало смешно: туда и дорога! Порошиному нутру тоже не лежалось спокойно, однако старшинская гордость велела держаться.
– Не это ли гадалка тебе предрекла? – спросил он свысока, когда товарищ утёрся. – В царском городе ершей и раков кормить?
О да! В Шегардае гулять да на Гадалкин нос не зайти!.. Конечно, тайные воины туда завернули. В будний день сыскать вещих жён надежды не много, но два упрямца
