дверях, проходите, — улыбнулась Элоя гостю.
— Здесь Ланаор? — удивилась Эриния и покрутила головой, — но где он?
Виттио отошел в сторону.
— Вообще-то я здесь, душа моя, — присел на корточки гость.
Эриния широко распахнула глаза:
— Ой, я тебя не заметила.
— Хм, — парировал Ланаор, — до чего короткая память у молодых барышень, стоит им заиметь нового друга, как они тут же задирают нос и дают отставку старому.
— Вот именно, что старому, — согласилась юная кокетка, — что-то ты так плохо выглядишь, я подумала, это соседский дедушка пришел к папе на прием.
— Эриния, — воскликнула Элоя, — немедленно извинись перед Ланаором, ты не должна так себя вести.
— Разве я что-то не так сказала? — удивилась Эриния, поднимаясь.
Она уставилась в упор на Ланаора, тот — на нее.
— Эриния, доченька, как ты назовешь щенка? — спросил Виттио.
Ланаор первым отвел взгляд, и довольная Эриния подхватила щенка.
— Я назову его Тарто. Можно я покажу Тарто наш сад?
И, не дожидаясь ответа, гордо прошагала мимо Ланаора на выход.
— Вы оба ее очень избаловали, — раздраженно констатировала Элоя.
— Простите, Элоя, оно само так получается, — извинился Ланаор, поднимаясь.
— Вам нужно быть осмотрительнее, — назидательно проговорила Элоя, а потом добавила примирительно, — пообедаете с нами?
— С огромным удовольствием, — ответил Ланаор.
Виттио Конерс подошел к жене и взял ее за руку.
— Дорогая, нам с Ланаором нужно поговорить, распорядись подать чай.
Элоя поспешила на кухню, и, едва она вышла, улыбки на лицах мужчин погасли.
Ланаор постоял у окна, наблюдая за игрой Эринии, затем устало опустился в кресло, вытянув ноги.
— Дела совсем плохи? — спросил Виттио.
— Могло быть и лучше.
Виттио Конерс сел в соседнее кресло.
— Вы хотите ее забрать? — поинтересовался невпопад.
Ланаор не успел ответить, как раздался звон разбитого фарфора. Элоя Конерс стояла в дверях, у ее ног в луже чая покачивались осколки чашек.
Мужчины непроизвольно взмахнули руками… но магия давно ушла из этого мира, потому осколки остались лежать на месте.
— Никак не могу привыкнуть, — пробормотал Ланаор.
Понимая, что был неверно понят, он подскочил и обратился к Элое:
— Никто никого не будет забирать! Простите, если напугал. Но у меня, действительно, есть важное дело, касающееся Эринии, которое я должен обсудить с вашим супругом.
— И со мной тоже, — твердо заявила женщина.
— Хорошо, дело, которое следует обсудить с вами обоими. И чем скорее, тем лучше.
— Тогда будет уместнее перейти в кабинет, — Виттио натянуто улыбнулся.
— Ливи, — позвала Элоя помощницу, — прибери здесь и присмотри за Эринией.
Они прошли в кабинет Виттио, супруги сели, Ланаор встал у окна, продолжая наблюдать за происходящим в саду.
— Как вы уже знаете, Эриния родом не из Аримании, — сухо проговорил он.
Элоя всплеснула руками:
— Ее родители… они нашлись?
— Так никуда не годится, — возмутился Ланаор, — вы должны слушать меня внимательно и не перебивать.
— Дорогая, — Виттио легонько сжал пальцы жены, — ты слишком нетерпелива, давай послушаем.
Ланаор снова повернулся к окну.
— Нам нужна помощь Эринии. Ей ничего не грозит, это я вам обещаю, могу даже поклясться. Но нам очень нужны ее воспоминания о прошлом, о той жизни, которая была до появления в Аримании.
— Разве возможность считывать память не исчезла вместе с Исходом? — настороженно спросил Виттио.
— Вы совершенно правы. Но нам и не надо много, разве что несколько слов на ее родном языке. Завтра утром я заберу Эринию на пару часов.
Внимательно посмотрев на Конерсов, Ланаор добавил:
— Собственно, это все.
Элоя встала и твердо произнесла:
— Только в моем присутствии.
— И в моем тоже, — поспешно присоединился Виттио.
Ланаор посмотрел на них уставшим взглядом. Потом самым невозмутимым голосом произнес:
— А что у нас с обедом? Признаться честно, с утра маковой росинки во тру не было.
Тиильдер, 9 декабря 1947 года.
Солнечные лучи играли с листвой, беззаботно щебетали птицы, в тени беседки царило полное умиротворение. Мужчина лет тридцати замер в позе лотоса на мягком коврике в самом ее центре. Его закрытые глаза были обращены к небу, простирающемуся над легкой белой крышей, покоящейся на белых столбах; ладони расслабленно лежали на коленях. Яркая желто-зеленая одежда гармонично сочеталась с окружающей зеленью и белоснежной архитектурой. Николас Ардеску, молодой послушник Ордена, выполнял дыхательную гимнастику. В своем последнем трактате Даарцельс, знаменитый целитель Тиронии, рекомендовал эти упражнения для восстановления душевного равновесия и покоя. Тиронский язык Николас знал уже вполне сносно, потому читал труды Даарцельса в оригинале, не доверяя переводчикам. Он вдыхал носом и выдыхал через рот нежнейший эфир, наполняющий пространство, представляя себя парящей в вышине птицей. Выполнив нужное количество вдохов, Николас Ардеску перешел к мантрам.
«А-о-н — н-н… — уверенно пропел послушник, — н-н-а-о-н-н, ум-м-м-м». Он очень старался. При первых же звуках, напоминающих брачный зов буйвола, птичьи голоса захлебнулись и смолкли.
Это были мантры, призывающие везение. Узнал о них Николас в предыдущем трактате авторитетного ученого. Там же указывалось, что для достижения должного эффекта необходимо пропевать эти мантры с полной самоотдачей. Увы, именно самоотдача подводила Николаса Ардеску, ведь Даарцельсу он доверял целиком и полностью, тем не менее везение до сих пор обходило его стороной.
Закончив сеанс, послушник покинул беседку и легкими шагами направился к невысокому зданию, утопающему в зелени цветущих яблонь. Дом был построен Орденом для иномирцев, призванных Всевидящей. Сейчас заселена только одна комната, но и этого было достаточно, чтобы у Николаса Ардеску, еще вполне молодого и здорового мужчины, развилась глубокая депрессия.
Еще десять дней назад он должен был наладить контакт с первым и единственным пока иномирцем, начать уроки ариманского языка, познакомить с Тиильдером. Николас Ардеску очень старался, но, Великие Силы, все его старания рассыпались прахом. Иномирец был сущий саах, такой же злой и страшный. Николас Ардеску был совсем не идеальным человеком, иногда нарушал Великие Заветы и, видимо, теперь пришло время понести наказание. При всем своем усердии Николас не справлялся, и это его очень огорчало.
С тех пор, как сознание вернулось к иномирцу, тот все время сидел или лежал, глядя в одну точку перед собой. Он почти не притрагивался к еде и питью, его не интересовали красивые женщины, он не реагировал даже на волшебную игру лучших музыкантов. Когда Николас пытался с ним говорить, иномирец прожигал его таким взглядом, что его, Николаса, душа сжималась и уходила куда-то в пятки. Но больше всего пугало то обстоятельство, что иномирец, несмотря на все хлопоты целителей, угасал день за днем. Того и гляди дух испустит, а виноват будет он, невезучий послушник Николас Ардеску. Виноват перед Орденом, Всевидящей и людьми.
В доме было тихо. Дежурный лекарь дремал в
