— Идём! — Милана нетерпеливо дёрнула рукав Аарона, старшего из монахов. — Ему нужно помочь, пока он не истёк кровью.
— Подожди, пигалица, — осадил послушницу старший мастер-воин. — Не нужны мы ему. Пока не нужны, — уточнил, видя возмущение в глазах девушки.
Из приоткрытой двери Ледяного Храма вышла тень. Постояла, обретая видимость и чёткие черты. Это был высокий, золотоволосый, стройный, очень похожий на «ангела», только бескрылый, мужчина. Похожий как родной брат. Он неотрывно глядел на Странника.
— Элли?.. — голос оказался бархатистым, с мягкими переливами, будто урчание большого льва. Немножко ниже, чем у того, кого позвал, но не менее красивый. — Это правда ты?
Он обернулся грациозным, текучим движением. Замер. Выдохнул, не веря:
— Мирн… Не лжёт ли мне дар, выдавая желаемое за действительное?..
Мирнари поморщился, откинул за спину золото волос, подошёл и одним резким движением выдернул болт из живота брата. Тот задохнулся от боли, обхватил себя руками, согнулся. Но Мирн придержал.
— Ты… — прохрипел Элльри, сплёвывая кровью. — Обделённое разумностью и состраданием создание света и гор! Больно же…
— Тебе нельзя умирать, — произнёс Самоцветный Творец, помогая брату выпрямиться.
— С чего бы это? — скривился тот. — Я сюда шёл, только чтобы умереть! Не мучай меня больше, Мирн… забери в вечный покой.
— Не могу, Элли, — качнул головой, отводя взгляд.
Молчание. Тихое, с бесконечной болью:
— Это из-за того… каким я стал?.. Каким… уродливым?..
— Обделённое рассудком создание ветра и звёзд! — с досадой выразился Самоцветный Творец, обняв брата. — Ты не уродлив, Рождённый Летать. Ты весь изранен. Искажён, изломан. Настолько сильно, что мы тебя не узнали. Не произноси больше таких глупых слов. Ты наш, каким бы ты ни был.
— Так позволь мне заснуть навсегда, Мирн!..
— Тебе нельзя… — голос принадлежал замершей у ворот, так и не обретшей материальности, прозрачной девушке.
— Мири?..
— Элли, Мирн верно говорит, — вступил в разговор, обретая черты, ещё один призрак.
— Танри… Но почему?!
— Потому, что ты — дух этого мира, — ещё один собеседник проявился. — Его душа, его жизнь, живое сердце, если хочешь…
— Какого… При чём тут я, Гэллри?!
— Мы все были духом мира, — Мирн взглянул виновато. — Ты не знал, ведь Странники изначально немного другие. Немного отличные от остальных. Но это уже ничего не значит. Ведь ты — последний из нас. Единственный. Мы все были тем, что люди, убившие нас, называют Богом. Ты — последний истинный творец. Живой дух мира.
— Да за каким… зачем миру такой… такой дух? — обречённо спросил Элльри. — Я же…
— Какой есть, — сурово прервал Танри. — Мир сам сделал тебя таким, Элли. Изуродовал, изранил, исказил. Научил такому, о каком никто из нас раньше и не подозревал. Но без тебя со временем умрёт всё. Сначала погибнут чудеса и вера в них. А потом — всё живое. Готов ты к такому, Элли?
Рождённый Летать отрицательно качнул головой.
— Мы все живём в тебе, Элли, — ласково улыбнулся Гэллри. — Частичка каждого из нас будет с тобой всегда и возродит искру по первому зову. Ты ведь уже пользовался моим даром и даром Танри.
— Вы все умерли во мне! — с отчаяньем воскликнул Странник.
— Нет. Мы живы, пока ты не отпустишь нас навсегда, — мягко ответил Мирнари. — А ты не отпустишь, пока не погибнет мир. Мы в вечном ледяном сне смерти, мой брат. Ты пробудил нас ненадолго и скоро мы снова уснём. От нас остались только тени, отблески, которые мы вкладывали в творения. И память в тебе. В Последнем…
— Нас не хватит надолго. Мы скоро снова растворимся, — проговорил Танри.
— Когда поймёшь, что мир готов к вечному сну… к смерти… приходи, — ласково сказал Гэллри.
— Тогда мы примем твою смерть, Элли, — Мирн снова крепко обнял брата. Последний раз… — Жаль, что ты теперь не летаешь, брат. Прощай…
Три призрака растворились в солнечных лучах. А четвёртый метнулся от двери, вцепился в раненого Странника. Крепко прижался.
— Прости меня, любовь моя, — тихий, виноватый голосок. — Прости, что не смогла дождаться тебя с дороги. Прости себя, Элльри. Ты ничего не мог сделать…
Мири растворилась вслед за остальными.
— Мог… — шепнул ей в след Последний. — Я многое мог…
Опустился на колени. Закрыл лицо руками. Ладони были в крови.
— Я многое мог… — повторил он. — Только не успел!.. Это теперь я уже ничего… ничего не могу!..
Он поднялся на ноги. Обернулся, взглянув на солнце. И упал в снег, потеряв последние силы. Они не разрешили… Но ведь хоть ненадолго можно снова забыться ледяным сном?.. А потом… через пару веков… можно проснуться.
Ты невнимательно слушал нас, Элли! Помнишь детей там, внизу, в долине? Знаешь, почему они такие? Потому, что мы здесь. А мы здесь — пока они там. Не сдавайся. Не убивай их своим холодом…
Люди обступили раненого чужака.
— Так он… наш Истинный Бог? — негромко и скорее риторически спросил Арье, второй по старшинству мастер-воин.
— Да, — больше самому себе, чем кому-либо, ответил Аарон. — Наш искалеченный миром и людьми живой Господь. И мы должны сберечь его.
— Не умирай, — попросила Милана, опустившись рядом с ним на колени.
— Не буду… — слабо улыбнулся Элли, ненадолго приоткрыв глаза.
Сколько лет прошло? С тех пор, как я здесь — успело подрасти поколение детей. Первое за много, много лет место, где я смог отдохнуть. Просто отдохнуть. Как же, оказывается, это хорошо!
Солнце улыбалось мне с неба, когда я шёл по улице.
Звонкоголосая стайка детей показалась из-за угла дома и я тут же был замечен.
— Элли, Элли! — бросились ко мне эти сорванцы, облепив со всех сторон.
Подхватив на руки Беату, я подкинул девчонку в воздух, и она счастливо заверещала. Если бы не моё вмешательство, этот замкнутая, погруженная в мечтания девочка никогда бы не раскрыла свой Дар и навсегда осталась в стороне от всех. Но как можно оставить в беде такое чудное дитя?
С тех пор, как я пришёл, и без того здоровые, сильные, долгоживущие люди стали ещё сильней. Не было немощных, мерзких и злых. Старики умирали в трезвой памяти и ясном уме. Дети рождались без боли.
Они научили меня заново дышать. Помогли принять себя таким, каким я стал. И каким ещё стану. Разделили мою боль и помогли снова научиться чувствовать радость. Пусть пока ещё призрачную и тусклую, но всё же. Безумие теперь почти не мучает меня.
Я никогда не смогу их убить. А значит — и умереть.
— Ты собираешься в Путь, Элли? Ты уходишь, да? — подёргал меня за рукав малыш Рихард.
