Вот теперь меня не удивляет, что ему так срочно приспичило в кусты: очередная опока была приличных размером и почти пустая. Поразительно, что его не начало качать раньше.
Сесть мне было некуда, так что я, сложив руки за спиной, стояла в вежливом молчании.
— Ну что ж, хорошо, — сказал Релад. Взяв пустой стакан, он посмотрел на него, словно проверяя на чистоту. Этот, очевидно, ею не страдал, будучи пользован. — Во имя каждого безвестного демона, чего ты хочешь?
— Как я уже и говорила, кузен, — помощи.
— И почему я должен тебе её оказать?
— Возможно, мы могли бы помочь друг другу, — сказала я осторожно. — Не в моих интересах становиться дедушкиным наследником. Но я более чем готова поддержать иную кандидатуру… при соответствующих обстоятельствах.
Релад взял бутыль, наполнить стакан, но руки у него дрожали настолько, что он пролил не меньше трети. Такое расточительство. Я боролась с желанием забрать опоку и отмерить точно.
— Ты мне без надобности, — сказал он наконец. — Либо станешь поперёк дороги — либо, того хуже, подставишь меня под её удар.
Никто из нас не нуждался в разъяснениях по поводу «таинственной» личности «её».
— Она пришла встретиться с вами по другой причине, — сказала я. — Думаете, совпадение, что в процессе помянула и меня? Кажется, эта женщина не из тех, что обсуждает одного соперника с другим, — если не надеется, что они вцепятся друг другу в глотки. Возможно ли, что за угрозу она держит нас обоих?
— Угрозу? Нас обоих? — Рассмеявшись, кузен бросил стакан обратно. Со-всем-чем-бы-то-ни-было. Не мог же он так споро опробовать его? — Боги, вы столь же тупы, как и уродливы. И старик серьёзно думает, что ты ей не помеха? Бред.
Гнев было запылал во мне, но я его сдержала. Невпервой. Я слыхала кое-что и похуже в жизни.
— У меня нет желания сражаться с ней. — Вышло более резко, чем хотелось, но сомневаюсь, что это его озаботило. — Всё, чего я хочу, — выбраться, ради всех богов, из этого места. Желательно, живой.
Мне стало плохо от взгляда, которым меня одарили. Ни циничный, ни даже насмешливый, — просто ужасающе скучающий. Ты никогда отсюда не выйдешь, говорил он, говорили эти безжизненные глаза и уставшая улыбка. Смирись, у тебя нет ни шанса.
Но вместо того, чтобы облечь это словами, Релад проговорил совсем другое. Проговорил удивительно мягко (и эта почти-что-нежность нервировала куда больше предшествовавшего презрения):
— Я не могу помочь вам, кузина. Но я могу поделиться советом, если вы готовы слушать.
— Приму радушно, кузен.
— Любимое оружие моей сестры — любовь. Если любите — что, кого, неважно, — берегитесь. Вот острие её атаки.
В замешательстве я нахмурилась. В Дарре у меня не оставалось ни существенных поклонников, ни существующих детей. Родители давно мертвы. Конечно, я любила бабушку, дядей, кузенов, нескольких друзей, но не могу понять, как…
Ах, ясно как божий день, стоит задуматься. Дарр. Конечно, он не принадлежал Скаймине, но она — истинная Арамери, и руки у неё развязаны, не говоря уже о возможностях. Мой народ нуждался в защите. Не важно, в какой и как, — но, клянусь, я найду её.
Релад покачал головой, словно прочитав мои мысли.
— Вы никогда не сможете защитить любимое, кузина, — защитить навсегда. Защитить полностью. Единственная доступная защита — не любить вообще. Никого и ничего.
Я недоумённо свела брови.
— Это же невозможно.
Да как же тогда жить? Существовать так никому не под силу.
Его улыбка отдалась во мне дрожью.
— Пусть так. Тогда, удачи вам.
Он подозвал женщин. Обе, поднявшись, перебрались к нему, замерев в ожидании очередной команды. Тогда я и заметила: высокие, аристократично красивые — неестественно амнийской красотой. И обе с длинными соболиными кудрями, похожие друг на друга, а отчасти — на Скаймину. Да, сходство было неоспоримо.
Релад смотрел на них с такой горечью, что на мгновение я почувствовала острую жалость. Кого же любил он — и потерял? Вопрос возник сам собою. А с ним и другой. Даже не вопрос, сразу ответ. Релад оказался бесполезен для меня, а я — для него. Лучше бороться в одиночку, чем положиться на эту пустую оболочку, мало напоминающую человека.
— Благодарствую, кузен, — попрощалась я, вежливо склоня голову. И предоставила его собственным фантазиям.
На обратном пути к себе в комнату, я заглянула к Т'иврелу и вернула керамическую флягу. Т'иврел спрятал её обратно без лишних слов.
Мертвящую немочь, прокатившуюся по свету, прозвали в народе Гулящей Старухой. Зачином — с невинной дрожи, позже — страшной лихорадки, потери сознания, а в конце — своего толка сумашествием. Жертву будто бы силой подымает с постели и мотает туда-сюда — по комнате и дальше. Шатает, лютоводит, а жар нарастает и нарастает, покуда кожу не испещряют трещины и кровотоки — и не гибнет мозг. И даже после мёртвое тело не сразу может унять ломаный шаг.
Веками Гулящая Старуха косила народ, вспыхивая то там, то здесь. На первом её приходе в могилу сошли тысячи, ибо никто не мог понять, как разносится смерть. Гулящая, сами понимаете. Заражёные могли свободно добираться до здоровых. Ядовитой кровью, гниющими телами они передавали порчу дальше.
Теперь мы более благоразумны. Мы воздвигаем стену вкруг любого места, коего коснулась Старуха и крепим железом наши сердца, слыша крики загнанных в ловушку. Если неделями спустя они ещё живы, мы выпускаем их. Выжившие — не просто слухи. Мы не жестоки. И не безжалостны.
Это спасение тем незаметнее, что Старуха поражает лишь крестьян да служек. Но не знать. Священство, дворяне, книжники, богатое купечество… у тех в достатке и охраны и денег, дабы вовремя обезопасить себя, заперевшись в изоляции крепостей и храмов. Хотя, мало кто помнит, но в первые годы, как Старуха стала бродить по свету, знать избежала мора. Без всякой на то блокады. Даже сейчас не бог весть когда вознёсшиеся из простонародья… богатство и могущественность неприкосновенны.
Разумеется, в этой чуме нет ни капли самородного. Естественного.
Старуха пришла в Дарр немногим прежде моего рождения; никто не ждал, что в её сети попадётся мой отец. Мы были мелкопоместными нобилями, но всё-таки — дворянством. Лишь дед по отцу был из простолюдин, считаем мы, Дарре, — красавцем-охотником, попавшим — и попавшимся — на глаза бабушке. Видимо, немочи было довольно и этого.
Однакож… отец выжил.
Я вспомню об этом нескоро. Но по великой нужде.
* * *
Той ночью, готовясь ко сну, я вышла из ванной — и обнаружила Сиеха, уплетающего мой ужин и читающего одну из книг, привезённых мною из Дарра. Против ужина я не возражала. Иное дело — книга.
