В Центральной Галлии ждали хорошего урожая. Уже недолго оставалось до праздника Лугнасад, предшествовавшего уборке урожая. Летний ветер наполняло гудение пчел, люди пели или устраивали состязания; женщины сходились кучками у колодцев и родников, обсуждая способы укладки волос, или просто сплетничали. Мы, кельты, свободные люди, мы любим работать, но иногда не прочь и отдохнуть.
Только на этот раз что-то было не так. На полях попадались проплешины, которые мне не нравились. Птицы летали неправильно, их стаи выглядели непривычно. Нам попалось стадо низкорослых овец, удиравших в панике от простых облачных теней — а уж на что безмятежные существа! Нет, что-то шло неправильно. Я еще прибавил шагу.
По берегу Лигера мы достигли горного плато; отсюда начинались земли арвернов. Меня снедало беспокойство. Кожу покалывало от нехороших предчувствий. Даже Тарвос, которого я считал если не совсем бесчувственным, то, по крайней мере, очень мало чувствительным, открыто нес короткий меч в руке. Я достал из-за пазухи свой амулет друида и выложил на всеобщее обозрение поверх туники, а Бароку посоветовал покрепче держать мула.
На торговом тракте нам попадались арверны, но они оказались на удивление неразговорчивы. Никто не хотел говорить о гибели Кельтилла. Если я начинал расспрашивать, люди просто отворачивались и спешили уйти. Но вот неподалеку от крепости Герговия мы, наконец, встретили барда.
Звали его Ханес Говорун. Имел он тщедушную внешность, отличался буйной растительностью на голове и сетью красных прожилок на лице. А голос был удивительный: богатый, звучный и приятного тембра. Даже обычный разговор в его исполнении напоминал балладу.
Когда я сказал ему, что мы идем в Герговию, Ханес спел целую оду основному оплоту арвернов, утверждая, что по сравнению с ней Аварик и Ценабум решительно проигрывают. Когда я спросил, знает ли он Верцингеторикса, он необыкновенно оживился.
— Этот молодой воин — самый свирепый боец в Галлии! — воскликнул он, размахивая руками. — Я видел его и в играх, и в учебных боях, и заявляю, что никто не может с ним сравниться! Он один стоит десятерых, а характер у него самый благородный!
Он намеревался еще долго восхвалять Верцингеторикса, но я перебил его самым невинным вопросом:
— А его отец?
— Ах-х. М-м-м — поток красноречия Ханеса мгновенно иссяк. Он подозрительно посмотрел на меня. — А что карнуту известно о Кельтилле?
— Я слышал, его недавно убили. Это очень обеспокоило меня, ведь Верцингеторикс — мой друг.
— Так что ж ты мне сразу не сказал? — воскликнул Ханес и расплылся в широчайшей улыбке. — Я тоже его друг, и сейчас как раз разыскиваю его, потому что мне на судьбе написано пребывать рядом с ним.
Он сказал это с таким напыщенным выражением, что я едва не улыбнулся. А улыбаться не стоило ни в коем случае, дабы не обидеть барда. Я только выразил удивление:
— Ты серьезно?
— О! Еще как! Я ведь самый знаменитый бард в Галлии, а значит, я должен уметь рассказать самую лучшую историю! Верцингеториксу с самого рождения была предсказана удивительная судьба. А недавно его изгнали из Герговии, и я, как только справился со своими делами, тут же поспешил к нему. Если ты его друг, идем вместе.
— А почему его изгнали? — спросил я, потеребив свой амулет. Бард, естественно состоявший в Ордене Мудрых, должен был видеть, что мне можно доверять.
Впрочем, я упустил из виду, что спрашивать барда, все равно что вызывать дождь над полями. Мы свернули с дороги и уселись в тени деревьев. Я приказал Бароку достать хлеб и сыр, и Ханес принялся живописать недавние события. Рассказ ничуть не мешал ему насыщаться, причем одновременно обеими руками. Все барды, насколько мне известно, обладали отменным аппетитом. Расправившись со своей порцией, Ханес с сожалением огляделся. Я приказал Бароку поделился с ним своей частью. Вожди и друиды чтут долг гостеприимства, и плевать, что по этому поводу будут думать слуги.
Ханес ел и рассказывал.
— Видишь ли, корни сегодняшних дел уходят глубоко в прошлое. Ты же знаешь, что некогда арверны занимали главное место среди всех галльских племен.
Я не стал сомневаться в его словах, хотя не было в Галлии племени, которое не претендовало бы на главенство среди прочих племен. Но мне хотелось услышать от арвернца его версию событий.
— Благородный король Кельтилл мечтал вернуть нашему племени былое величие, — продолжил Ханес. — Но на выборах неожиданно победил другой человек. Кельтилл не захотел с этим смириться, хотя слыл человеком мудрым и великодушным. — Ханес вошел в роль. Глаза его сверкали, голос вибрировал, речь изобиловала восклицаниями. Слушать его было сплошное удовольствием.
— И вот, чтобы защитить трон от угроз Кельтилла и его сторонников, новый король обратился за помощью. Он, как ты понимаешь, не чувствовал себя в безопасности. Он пожаловался римским торговцам в Герговии. Какие-то торговые дела у него с ними были...
При упоминании о римлянах я напрягся, как будто Менуа подтолкнул меня в бок. Ханес смахнул в рот последние крошки и продолжил выступление.
— От торговцев слухи дошли до римского командования и, похоже, те решили оказать новому королю помощь. Никто не называет никаких имен, никто в прямую не обвиняет римлян, но только в последнюю луну тело Кельтилла нашли в придорожной канаве. Он был весь изранен. А нашел его как раз старший сын, Верцингеторикс. Он просто обезумел от горя, и новый король, Потомар, приказал ему покинуть Герговию под угрозой смерти.
Все это звучало ужасно, я очень переживал за Рикса.
— Так кто же на самом деле убил Кельтилла? — спросил я.
— Может, кто-нибудь и знает, да не скажет, — ответил бард. — Но профессия бардов — это история. Я знаю, как надо спрашивать. Я же должен передать будущим поколениям правду. У меня свои источники. Так вот, мне сообщили, что торговцы намекнули Кельтиллу, что кое-кто может помочь ему с оружием и воинами. А там он силой отберет трон. Ему назначили встречу в некоем секретном месте. Он отправился туда, и более его живым никто не видел. Друиды, осматривавшие тело, — Ханес понизил голос до зловещего шепота, — говорят, что раны на его теле оставлены римскими мечами.
— А зачем римлянам встревать в племенные дела? — спросил я.
— Тому есть много причин, — покачал головой Ханес. — Например, чтобы укрепить своего торгового партнера, Потомара. Но теперь Кельтилл умер, а вместе с ним умерла мечта собрать под руку арвернов все племена Галлии. В общем-то, глупая мечта, — неожиданно добавил он, помолчав. — Но какая высокая!
«Люблю кельтов, — подумал я. — Нас тут больше шестидесяти племен, и все хотят сражаться друг с другом, лишь бы доказать свое превосходство. Невозможно заставить их собраться всех под одной рукой. Мечта Кельтилла нелепа».
— А что же сталось с Верцингеториксом? — Я действительно пока не понимал, что происходит.
Глаза Ханеса блеснули.
— О! Им надо было бы убить и его вслед за отцом. Сейчас он немного не в себе, но когда придет в чувства, будет мстить. Хочу предложить ему себя в качестве личного барда. Интересно посмотреть, что будет дальше!
«Еще бы! — подумал я. — Из рассказов о мести всегда получаются самые замечательные баллады».
— Так что же мы медлим, Ханес? Идем к нему! Очень надеюсь, что он в порядке.
— Я тоже надеюсь, но... — бард опасливо посмотрел по сторонам, — надо быть осторожным. Мы же не знаем, кто встретится на дороге. С какой он стороны... Уж очень там все возбуждены сейчас.
— Никто не причинит вреда друиду, — твердо сказал я.
Неожиданно заговорил Тарвос:
— А ты, Айнвар, пока не друид. Так что остерегись.
Я раздраженно взглянул на него, но с таким же успехом мог бы посмотреть на мула. Что ему до моих взглядов?
По слухам Рикс укрылся под Герговией, на западном берегу Элавера. Чтобы добраться туда, нам пришлось пробираться через лес с густым подлеском. Я-то дружил с деревьями, понимал их и потому шел легко, а вот Ханесу досталось. Дважды несговорчивые ветки изрядно поцарапали ему лоб и щеки.
