Нэйш хмыкнул, посматривая вниз, на утопающее в сумерках поместье. В окнах поместья загорались огоньки.
– Определённое сходство есть. Например, дисциплина. Я не сказал? Они все удивительно послушны. Правда, слегка заторможены при играх и в реакциях. Но выполнение команд просто образцовое. В какую сторону повернуть. Куда пойти. Что делать…
– Подозреваешь зелья или артефакты?
Ну, и чем не лечебница, в таком-то случае? Я потянул из свертка последний пирожок.
– Постоянное пребывание на воздухе не вписывается. Как и походы к озеру. И содержание детей разных возрастов вместе. В лечебнице они были бы разделены на группы, по особенностям поведения или искажения Дара. К каждой группе был бы приставлен медицинский куратор и охранник. Прогулки дважды в день, на пару часов – а остальное время они проводили бы внутри. Не говоря уж о походах к озеру, для купания. И я не заметил в них ненормальности поведения – кроме послушания.
Бывшему тюремщику-то уж, наверное, виднее. Дружище-пирожок помешал этому моему замечанию, так что Нэйш продолжал говорить, негромко и мерно роняя слова. Будто капли притирки на крылья бабочки.
– Самым интересным мне кажется то, что их постоянно… выгуливают. Питание четырежды в день и в основном подвижные игры. И постоянное физическое развитие. Думаю, они тут все исключительно здоровы.
Я раздумал доедать то, что осталось у меня в руке. А то, что было съедено, грызун незамедлительно постарался вытолкнуть наружу.
– Погоди, ты имеешь в виду, что…
Устранитель медленно повернул ко мне лицо. Вскинул брови с лёгкой сосредоточенностью.
– Тебе ничего это не напоминает, Лайл? Их кормят. За ними присматривают, о них заботятся. А они весь день гуляют на травке, прерываясь на походы к озеру в середине дня. Здоровые физически, послушные… и они не могут отсюда выйти. Где такое ещё можно встретить, по-твоему?
В питомнике, – хотел было сказать я, потом понял, что это-то неверно: в клетках питомника сидят твари, которые тебе голову могут откусить. А те, которые здесь – просто ждут своей участи, будто…
– На ферме.
ГРИЗ АРДЕЛЛ
– Пожалуйста, впустите нас, – повторяет Гриз в третий раз. – Мы правда хотим помочь.
Служанка Соора не отпирает. Тихо всхлипывает изнутри в ответ на все уговоры. Роняет едва слышно из-за двери: «Пожалуйста, уходите».
– Ведь вы же хотите, чтобы ваш сын был здоров. Мы принесли зелья – может быть, какое-то из них поможет. Пожалуйста, впустите нас – мы правда никому не скажем…
В коридоре пусто и пыльно, через высокое окно прощемился луч месяца, и в нём танцуют пылинки. Попискивают мыши за плинтусами. И всхлипывает служанка по ту сторону двери – явственно разрываясь на части, но не желая открывать. Шепчет боязливо, прижимаясь к двери, что не хочет навредить своим благодетелям, которые взяли её сюда, бедную сироту… не хочет, чтобы про них распускали грязные слухи. Потому что господа Линешенты сделали всё возможное, они позаботились о её мальчике… А если от болот не спастись – то такова уж судьба.
Кто-то запугал её. Запугал, а может, даже и запер.
– О вас спрашивала Мелейя Линешент. И о вашем сыне. Она о вас тоже беспокоится. Может быть, хотя бы ей вы позволите навестить вас?
Тишина. Гриз вздыхает, прислонившись к гладкому дереву лбом.
– Вы можете открыть дверь? Не нам, а вообще? Мы тогда зелья оставим тут, в коридоре. Заберите их и дайте сыну. Дозировку я сейчас расскажу.
За дверью – ни звука, но Гриз чувствует, что там слушают внимательно.
– Пожалуйста, возьмите зелья. Наш Травник – специалист высочайшего уровня.
Из-за двери несётся задавленная, задушенная рыданиями благодарность.
Время искоса взглянуть на Уну, застывшую напротив стены коридора – в голубоватой, сумеречной тени. Ученица Аманды едва-едва касается холодных камней кончиками пальцев, и лицо её совсем затенено волосами. Голова чуть откинута, тело напряжено как струна.
Бледные губы плотно сжаты, на правой ладони едва заметно светится бледно-лунным полумесяц – Печать Сноходца.
– Что-нибудь есть?
Когда девочка использует свой Дар – смотреть сквозь тени и сны – голос у неё меняется. Из боязливого бормотания – становится отдалённым шорохом теней.
– Он спит. И видит, как падает. Будто тонет в огромной воронке или в колодце, откуда нет выхода. Это как падение в вир, только в жадный, чёрный… А теперь его куда-то ведут, что-то обещают, хлопают по плечам… Что-то хорошее, только давнее. Они идут… темные коридоры, коридоры… портреты. Там портреты в длинном коридоре, а потом они спускаются куда-то… Подвал, он видит подвал. Только это не подвал, а зал… какой-то алтарь или знаки, потом голоса, они его зовут… И теперь опять воронка, и он тонет, и тонет…
Голос Уны делается дремотным, ленивым. Тогда она толчком отстраняется от стены. Стряхивает с волос и пальцев приставшие чужие сны. Говорит уже своим, прерывающимся и жалобным голосом. Не глядя на Гриз.
– Вот… я больше ничего не вижу. Ему это снится постоянно. Всё время повторяется.
– Подвал. Подвал в портретной галерее… спасибо, Уна. Тут, пожалуй, всё, пойдём-ка обратно.
Коридоры петляют и лгут. Проклятое платье подолом цепляет ноги, и приходится поправлять под ним пояс: спасибо ещё, подол достаточно пышный. Уна неслышно течёт следом: бессловесная, вся в ночных тенях. Оглядывается, бормочет что-то едва различимое под нос.
– Что?
– Сон. Он тут будто… повсюду, – сжимает-разжимает тоненькие, нервные пальчики. – Как… туман над болотом, или как ветер. Будто бы в самих камнях.
– Что им снится? – тихо спрашивает Гриз.
Уна привычно избегает её взгляда (её нельзя винить – девочка безответно влюблена в Нэйша). Ежится, обхватывает себя руками. Кивает влево – вон туда, в те коридоры.
В коридоры жилого крыла, где расположены спальни хозяев. Гриз в библиотеке ознакомилась с планом замка. В эти коридоры им нет ходу: здесь бесшумно шастают слуги, здесь стоят и охраняют входы-выходы наёмники сестёр Линешент… Но Уна и не стремится туда – просто подходит ближе, приникает к камню и слушает, смешиваясь с тенями.
– Это сны… нет, это сон. Но они видят его все вместе. Один и тот же. И они не хотят его видеть – но видят, вместо … вместо кого-то, кто не может видеть снов.
Один и тот же сон у всех Линешентов? У Главы Рода, у сыновей, дочерей, внуков – у всех?
– Что там, Уна?
– Подвал. И лицо парня. У него чёрные волосы, нос такой вздёрнутый… И…
Уна осекается, и под волосами можно рассмотреть страх.
– И голод.
Выстывший замок наваливается тишиной. Стремится подмять под себя, задавить величественным молчанием, неуютным одиночеством.
– Да, это то, что нужно. Хорошая работа, спасибо. Точно не хочешь дождаться утра?
Уна отрицательно трясет волосами. Гриз не спорит: не нужно девочке с Даром Сноходца быть здесь – где все видят подвал, и умирающего сына Сооры, и чувствуют чужой голод. Возле геральдиона Уна всё равно побывала – не увидела ничего.
Тварь, которая мертва, – едва ли будет видеть сны… если только за неё их не видит кто-то.
– Хорошо. Рихард тебя проводит до «поплавка».
Благоговейная дрожь и румянец в ответ – Гриз даже не нужно это видеть. Она старается подавить вздох, пока ищет ближайший выход.
Нэйш ждёт под оградой, не проявляя никаких признаков нетерпения. Секретности ради он отчитывался по приюту лично, а не через Водную Чашу. Но внутрь Гриз его приглашать не стала: если кто-то из Линешентов наводил о группе сведения – будет очень сложно объяснить, зачем ты привёл в замок устранителя.
– Вызов, – говорит Рихард вполголоса. В болотной ночи его костюм кажется слишком уж белым. – В той деревне, возле имения Драккантов, всё-таки решились.
– Знаю, Аманда со мной связывалась. У них там жертвы, похоже.
– Кажется, ещё кто-то ночью – раз они повторили вызов, – Нэйш слегка подкидывает на ладони сквозник. Тот при свете месяца рассыпает голубые искры.
