— Вроде неплохая лошадка. Для Ниры?
Князь кивнул.
— А это? — полукровка указал на сумку.
— Тоже для неё. Обновки.
Астид ухмыльнулся.
— Платьице? Ручаюсь, вам приятнее видеть её без него.
— Астид, — Гилэстэл с прищуром взглянул на полукровку. — Сейчас ты не получил по лицу лишь по той причине, что ты мой друг. И после принесенных извинений не будешь впредь столь невоздержан в словах.
— Извините, Ваша светлость, — смешался Астид. — Я позволил себе лишнего.
Князь кивнул, принимая извинения, и, подхватив сумку, направился к дому. Астид, держа в правой руке фонарь, а левой опираясь на костыль, похромал следом.
Первое, что услышал наутро проснувшийся Астид, был веселый смех и возбужденные взвизги Ниры во дворе. Полукровке не нужно было выглядывать в окно, чтобы понять, что там происходит — девушка радовалась подарку. Выйдя во двор, Астид улыбнулся. В наряде лазоревого цвета, сшитом по джезъянской моде — приталенном платье с широкой юбкой до икр, из-под которой виднелись того же цвета шаровары, Нира объезжала лошадь. Буланая кобыла спокойно инеторопливо ступала по двору, слушаясь указаний наездницы, а рядом шел Гилэстэл, готовый в любой момент перехватить повод.
Вся семья тоже была тут. Хозяин одобрительно качал головой и иногда что-то говорил сынишке лет десяти, с восторгом и завистью смотревшему на лошадь. Хозяйка, прижав ладонь к щеке, с улыбкой смотрела на Нирину радость. Повернувшись к стоявшей рядом дочке, досадливо надувшей губы, хозяйка развернулась и, подхватив её под локоть, увела на кухню.
— Астид! — увидев полукровку, радостно воскликнула девушка. — Смотри! Смотри, что мне князь подарил! Её зовут Мира! Почти как меня! Она меня слушается!
Нира рассмеялась, натянула повод, и, осторожно приподнявшись в стременах, слезла с лошади. Астид обратил внимание на мягкие туфельки в цвет наряда, в которые теперь была обута Нира вместо прежних поношенных башмаков.
— Спасибо, князь! — кинувшись на шею князю, Нира привстала на цыпочки и поцеловала сначала в одну щеку, а потом в другую. — Это за Миру! Это за платье!
Астид поднял брови. А Гилэстэл невозмутимо подобрал брошенный повод и сказал:
— Ты должна как можно быстрее научиться сидеть в седле самостоятельно и управлять лошадью. Дорога предстоит дальняя и долгая.
— И сколько времени у меня на это? — посерьезнев, спросила Нира.
— Два-три дня.
— Два-три? — воскликнула Нира. Она перевела взгляд на Астида. — А как же он?
— К этому времени Астид будет здоров, — твердо произнес Гилэстэл, и передал Нире поводья.
Вся радость исчезла с её лица, она обвела потухшими глазами двор, опустила голову.
— Что-то не так? — Гилэстэл чуть нагнулся, стараясь заглянуть ей в лицо.
— Я думала… Я хотела отца навестить. Перед отъездом. Деньги ему передать заработанные. Попрощаться.
Гилэстэл вздохнул, качнул головой и поморщился.
— У меня нет ни времени, ни желания встречаться с твоей семьей, уж прости. К тому же твоё селение нам не по пути.
— Я могу одна съездить. Это недалеко, день пешком. А на лошади совсем быстро.
— Нет. Это небезопасно.
— С чего это? — вскинулась Нира. — Да я столько раз одна с товаром ходила! Всего пару дней! Пока ты Астида долечивать будешь. Чего мне тут сидеть? Отпусти, а?
На умоляющий взгляд Ниры Гилэстэл только развел руками. Оглянулся на Астида. Тот пожал плечами.
— Ну, хорошо. Сегодня объезжай Миру, а завтра утром можешь отправляться. Но через два дня ты должна быть здесь.
— Буду! Обязательно буду! — радость снова озарила её лицо. — А деньги мои заработанные когда можно получить?
— Сию же минуту, — усмехнулся Гилэстэл.
Глава 23
Братья понуро стояли перед отцом. Босые, голые по пояс и жалкие. Из носа Мангука сочилась кровь, стекала по усам и пачкала короткую бороду, но он не смел поднять руку, чтобы её вытереть. Жунбар держался за челюсть, а Ажиян потирал затылок, по которому угодил брошенный Хазувом деревянный упор.
— Никчёмыши, — оглядывая своих отпрысков, подытожил Хазув. — Я думал, что вырастил трех сыновей. Теперь вижу, что у меня три барана.
— Отец, — вяло возмутился Жунбар. — Мы не виноваты. Этот князь — колдун. Он на нас чары свои наслал.
— Что-то много вокруг нас колдунов развелось, — скривился старик.
— Не вокруг нас, а вокруг Ниры, — буркнул Ажиян. — Сама ведьма, и тянет к себе таких же.
— Я тебе покажу «ведьма»! — Хазув швырнул в неговторой чурбак.
Ажиян присел, и деревяшка пролетела над его головой.
— Отец, мы защищали Ниру как могли! — голос Жунбара наполнился негодованием. — Но разве мы могли тягаться с ним? Он сразил предводителя Безгласных, которого ты так боялся! Выбрался из ям Джез-ак-Зака! Какому человеку под силу такое? Ажиян в него десяток стрел выпустил! Ты Ажияна знаешь, он козленка на горном склоне в глаз с одного выстрела бьет. А в колдуна ни одна стрела не попала! Его ни стрелы, ни нож не берут! А ты нас упрекаешь.
— Защищали Ниру, говоришь? — прищурился Хазув. — Кроме ободранных о колючки ног и набитых мной синяков, я не вижу других ран на ваших телах. И я знаю, почему. Потому что вы трусы!
Хазув презрительно оглядел сыновей, вздохнул и потянулся к ящику со старой обувью. Пошарив в нем, он вытащил кошель с остатком выкупа, развязал ивынул одну монету. Подумал и достал еще одну. Швырнув деньги к ногам сыновей, приказал:
— Купите себе обувь. И мягкие свои животы прикройте. Найдите Нойджета и позовите его ко мне.
Ажиян подобрал монеты и кивнул братьям. Проходя мимобадьи с водой, стоявшей у входа, Мангук зачерпнул ковшом воды. Во дворе подал ковш Ажияну.
— Полей мне.
Ажиян плеснул ему в ладони, и Мангук наконец-то смыл кровь с лица. Задрав голову кверху, чтобы унять кровотечение, Мангук скосил глаза и неприязненно прищурился на Жунбара.
— Вздуть бы тебя как следует. Все из-за тебя.
— Чего? — вскинул брови Жунбар.
— Твоя идея была — барахло их прибрать. И не взяли ничего, и своего лишились.
— Я не Нира! — огрызнулся Жунбар. — Чужие мысли читать не умею! Откуда мне было знать, что они вернутся?
— Я тебе говорил, что обождать день-два надо? Ты что ответил? «Порешили их, сам видел!». Мало того, что обобранные, будто малолетки, так еще и отцу врать пришлось. У, как дал бы…
Мангук замахнулся на Жунбара, но тот проворно отскочил.
— Хватит грызться, — прервал ссору Ажиян. — Устроили свару, словно нищие на закрытии базара. Идемте в лавку, отцово веление исполнять надо.
— В лавку пойду. А к Нойджету пусть он отправляется, — кивнул Мангук на Жунбара. — Сам навалил, сам пусть и разгребает это ослиное дерьмо.
В новых сандалиях из обрезков грубой кожи, остающихся при пошиве более дорогой обуви, идти было не очень удобно. Жесткие ремни стерли бы ноги в кровь, если бы Жунбар не обмотал ступни тряпицами. Разве это обувь? К деревянной подошве прибиты несколько связанных между собой ремней — вот и вся обновка. Но хотя бы не босиком.
Когда они очнулись на том злополучном дворе, выяснилось, что у них не осталось ни одной, даже самой мелкой монетки. Чужестранцы исчезли вместе с Нирой и со всем добром, на которое у братьев были большие планы. Одного Жунбар никак не мог понять: на кой князю-богатею сдались ихстарые сапоги? Знакомых в Джез-ак-Заке у братьев не было, в подаянии троим здоровым парням люди отказывали, совестя их за лень и тунеядство. Продав рубахи, купили хлеба. И пришлось братьям возвращаться в Масгитию босыми полуголыми нищими. Сыты были благодаря Ажияну и его луку — подстреленные суслики шли на «ура» в качестве жаркого.
Деревянные подошвы постукивали о камни — Жунбар давно уже покинул равнину, и, достигнув гор, шел по ущелью, вдоль русла оскудевшей по летнему времени речки. То там, то тут попадались тяжелые валуны, принесенные с вершин весенними бешеными потоками. Жунбар присел на один из камней у воды, развязал ремни на сандалиях, и, размотав обмотки, вытряхнул мелкие камушки. Зачерпнув горстями воды, Жунбар напился и ополоснул лицо. Потом окунул ноги в холодный поток.
