Абуэлита бессознательно поднесла другую руку к груди, в глазах ее засветилось молодое томление.
— Это она, — прошептала старуха. — Музыка снов. Вот ее ты могла бы мне подарить.
— Музыка снов, — Джой показалось, что слова эти произнес далеко отсюда кто-то другой, не она. — Ты способна слышать ее?
— Каждую ночь, — сказала Абуэлита. — Каждую ночь напролет, не знаю как долго. Мне снятся такие странные места, Фина, ты не поверишь, насколько странные. Лица, животные, всякие существа — и эта музыка. Я как-то рассказал о них Бриттани, — это моя няня, ну и имена же у них, — так та вкатила мне укол. Так что теперь я о ней никому не рассказываю, о музыке. Только тебе.
Впоследствии, когда были сочинены всякого рода объяснения, ни одному из которых никто так и не поверил, Джой ни разу не усомнилась в правильности того, что сказала в ту минуту.
— Ладно, — произнесла она. — Ладно, Абуэлита. Давай вернемся, ты наденешь плащ, может быть прихватишь еще пару вещей. И я отведу тебя к музыке снов.
В конце концов, им пришлось покинуть «Серебристые сосны» без разрешения. На конец дня Абуэлите была назначена массажная терапия, это во-первых; во-вторых, обитателям санатория никогда не дозволялось покидать его в обществе одних только детей. И наконец, этим вечером показывали «Гарольд и Мод», и то, что старая женщина готова была пропустить очередную серию «Гарольд и Мод», выглядело невнятно подозрительным. Они упустили два автобуса, пока Абуэлита не взяла все дело в свои руки и не вывела Джой через задние ворота, у сторожа которых лежал в кармане запретный плеер, отчего вернуть его в реальность могла разве что автомобильная сирена. Они проскользнули мимо, не прервав ни единого прищелкивания его пальцев.
Абуэлита, сколько ее помнила Джой, всегда считалась в семье авантюристкой, единственной из взрослых, кому имело смысл предложить прорыть подземный ход в Китай, исследовать упоительно пугающий ненаселенный домишко или уплыть на весельной лодке через летнее озеро на полуостров Калифорния. Но ту же Абуэлиту, с которой Джой нередко проходила половину города в поисках ее любимой цыганки-гадательницы, подруги детства из Лас-Перлас или фильма с Марией Феликс либо Кантинфласом, Абуэлиту, казавшуюся почти такой же неутомимой, как ее внучка, всего несколько лет спустя явственно вымотали две долгих поездки на автобусе, хоть она и не жаловалась и никаких объяснений не просила. Музыка Шейры еще удерживала все ее внимание, еще цвела в ее глазах, однако, пройдя несколько кварталов, Абуэлита захромала и по смуглой индейской коже ее стала разливаться пугающая бледность.
Еще квартал. Луна уже подходящая. Еще квартал до Аломар и мы в Шейре, и все будет хорошо. Стоит ей перебраться в Шейру, и она поправится.
Однако Граница исчезла.
Оставив Абуэлиту отдыхать у почтового ящика, Джой принялась отчаянно рыскать по всем направлениям, все безнадежнее то бросаясь в проулок, то наполовину перебегая улицу — тщетно. Музыка еще пробивалась сквозь шум машин на Валенсия, но не было знакомых переливов сумеречного воздуха, не было ни малейших признаков того, что в одном шаге отсюда другой мир вдыхает свое серебристое утро. Граница сгинула.
Абуэлита терпеливо ждала у почтового ящика. Джой повернулась и медленно пошла к ней.
— Абуэлита, — сказала она, — я не могу отвести тебя туда, откуда исходит музыка. Это то место, о котором я тебе рассказывала, я знала, как в него попасть, но больше найти его не могу. Прости. Мне так ужасно жаль.
Бабушка улыбнулась, потрепала ее по волосам.
— Ну и ладно, Фина. Расскажешь мне о нем на обратном пути, это будет не намного хуже. Все хорошо, Фина. Не плачь.
— Какое там хорошо, — сказала Джой. — Я правда, правда хотела взять тебя в Шейру. Она необычная, слишком необычная, ее не перескажешь, и в мире нет больше никого, кому я могла бы ее показать. А теперь она исчезла, я потеряла ее и никогда не найду снова и ты никогда не узнаешь.
Ни при ком, кроме бабушки, не смогла бы она произнести эти последние слова.
Абуэлита обнимала ее, здесь, на уличном углу, низко выпевая:
— Маленькая, маленькая Фина, ты так и не научилась плакать вслух, правда, mi corazón? Ну, и пусть, и пусть. Абуэлита поверит всему, что ты ей расскажешь, ведь так оно и было всегда?
Джой почувствовала, что бабушка вдруг подняла взгляд вверх, что тело ее гневно выпрямилось и напряглось. Абуэлита резко произнесла по-английски:
— Простите, но у нас свои секреты. Уходите.
И сардонически вежливый голос Индиго ответил:
— Я бы с удовольствием. Но, возможно, вы сначала спросите у нее?
Стремительно повернувшись в руках Абуэлиты, Джой увидела его, невозмутимо прекрасного даже в джинсах, исчерканной надписями майке и синей ветровке. Серебристо-синий рог был при нем. В вечернем свете молоденькой луны глаза Индиго казались почти черными. Он сообщил негромко:
— Граница сместилась. Скоро, очень скоро, произойдет большой сдвиг, но пока до Границы еще можно добраться. Тут недалеко.
Джой во все глаза глядела на него.
— Ты пришел указать нам дорогу? Почему? Зачем тебе было беспокоиться?
Впервые на ее памяти улыбка Индиго стала насмешливой, подтрунивающей, почти человеческой.
— Не знаю. Честное слово, не знаю. Пойдемте.
Абуэлита по-испански сказала Джой:
— Ты его знаешь? Я бы и на минуту ему не поверила. Уж слишком красив.
Против воли своей рассмеявшись, Джой обняла ее.
— Абуэлита, это Индиго. Длинная история. Индиго, это сеньора Алисиа Ифигениа Сандовал-и-Ривера. Моя бабушка.
К ее изумлению, юноша с беспредельной почтительностью взял руку Абуэлиты, склонился над нею и поцеловал, словно приветствуя королеву. У Абуэлиты перехватило дыхание. Однако она улыбнулась и кивнула: королева приняла то, что ей причитается. Индиго произнес:
— Если хочешь снова увидеть Шейру, пора идти.
Джой взглянула на Абуэлиту и та сказала:
— Мне надо вернуться домой, Фина. Эта Шейра, она у нас много времени отнимет?
— Совсем немного, — ответила Джой. — Обещаю, абсолютно, ты вернешься в «Серебристые сосны» еще до того, как там заметят, что тебя нет. Обещаю, Абуэлита.
— Ладно, — сказала бабушка Джой. — Тогда вперед. Vamonos, chicos!
Абуэлита отважно выступила в поход, следуя за Индиго, уводившего их с Аломар-стрит, — как ни странно, к деловому кварталу. Однако теперь старуха сильно прихрамывала и скоро она и Джой с ней стали отставать от проворно и плавно шагающего Индиго. Когда Джой наконец окликнула его, он, ушедший от них уже на полквартала, обернулся, чтобы с явственным нетерпением дождаться, когда они нагонят его.
