— Да. Откуда вы?..
— Нетрудно сказать. Это друг Даэмона, один из первых верных. В Москве они почти всегда вместе, и сейчас он тоже уехал с ним.
— А второй — с перевязанным глазом.
— Такого я не видела. Ну и что? Скажите, с чего бы это беспокойство о Даэмоне? По старой дружбе?
— По велению судьбы. Я в тот день был рядом с ним.
— Так вы и Джорджа знаете?
— Нет. Того он нашел сам… непостижимо.
— Да что с вами? — ласково коснулась она своею волшебной рукой моего лба.
— «Тень идет с юга, огибая холм справа, когда ветер норд-норд-вест…» Что-то такое я читал у авгуров, римских авгуров. Вот я и представил — Москва и Питер. Кажется мне, начинаю понимать. Опять… почему я? Впрочем, не буду утомлять вас своими волнениями, раз так.
— Я не понимаю ваших волнений…
— Я боюсь, это не все. Кто-то думает, они Господь и Неназываемый…
— А кто же, если не так? — лениво полюбопытствовала Кэт, чтобы не показаться совсем уж безразличной.
— Они вообще не из нашего мира, — стоял я мрачный, — дьявол-то не Даэмон.
Потом пошел медленными шагами в сторону, не помню куда.
Она не пошла следом. Мы даже не попрощались.
7. ЛУННЫЙ ДАЭМОН, ПРИЗРАК ПАДАЮЩИХ РОЗ…
Дождь черных роз, с неба падающих на землю, ветер, несущий дурман, навевающий сердцу то знакомое, что мучительно не вспомнить, убийственная красота… Невыносимая. Не во что мне больше верить, все произошло. Все тайны раскрыты, карты брошены на стол торопливым испуганным жестом, словно смерть равнодушно взглянула в глаза — им, дерзнувшим было играть со мной… И вот их нет здесь, и свечи догорают. Только одного я хотел бы видеть. Сто тысяч молитв — все не в счет. Может, ты проходил мимо меня в другом облике — может, та юная леди в московском метро, за которой я почему-то вздумал побежать… И не успел… Неведомо. Мне больно и неведомо.
Все испытания пройдены, осталось только — проходимцев разогнать. Пусть себе улицы подметают. Власть — это не только воля над ветрами, это еще и право секвестировать бюджет.
(Боже, какую ерунду я думаю!..)
— Да, войди, не бойся. Я помню тебя. Ты приехал из Тибета, кажется.
— Из Оксфорда, монсеньер. Наследник потаенной династии Бон. Ну почти из Тибета, ты угадал.
— Зачем ты здесь?
— Я принял твое знамя. Духи, подвластные мне, готовы служить тебе. Еще я знаю язык зверей…
— Ты опоздал с этим. Вся магия в прошлом — нет тех, с кем пристало воевать с ее помощью. Осталось только подобрать земную корону, брошенную на грязной дороге. Не этими брошенную, а много веков тому назад. Но оттого что ты приехал — мне все же легче на сердце, немного. Все равно признателен тебе и обещаю освободить Тибет. Садись.
— Властитель, слишком многое не кажется ли тебе странным?
— Что, например?
— Говорят, ты воскрешал мертвых. Ты знаешь, что должно за этим последовать?
— Это последовало.
— Не только там, но и здесь. Слишком много изменил ты в мире, чтобы видеть, сколько. Даэмон, ты ведь воспитан был в христианской стране.
— В атеистической…
— Абсолютно неважно. Атеизм был отрицанием именно этого бога, ты знаешь. Ты ведь не верил?
— В этого — нет.
— А как ты жил до этого?
— Я не задавался вопросами религии, я верил в Бога — честно, верил. И чувствовал свое особенное предвестье скрытое в мире — иногда даже шорох листьев и полет высоких птиц говорил обо мне о нем. Во мне словно был сокрыт необыкновенный алмаз какой…
— Оттого Diamond?
— Да.
— Но как ты, все же человек, воспитанный в христианских координатах (…я правильно выразился?) для себя воспринял все, что произошло? Тот, кто улетел — он ведь никак не христианский бог.
— Скорее языческий… Купидон? да и то — нет.
— И ты — кто угодно, только не Антихрист. Как же с христианством?
— А никак. Зачем вопросы — ты сам видел, что произошло.
— И тебя это не пугает совсем?
Я не ответил, только зажег свечу на столе скорбным поцелуем. Боже мой, как мне одиноко, а тут еще этот религиозный человек со своими проблемами.
— Христианства, буддизмы, сионизмы — оставь их всяким верующим. Я ни во что не верю: я играю на другом поле, поле настоящего.
— То есть для тебя нет проблемы в этом?
— Ты коряво говоришь по-русски, Рахчандас. Видишь, я и имя твое знаю.
— О, это не мое имя.
— Да, конечно. Чего ты пристал ко мне с христианством: тебе-то что?
— Психологически интересный момент. Я не ожидал, что тебе настолько все равно.
— Абсолютно. Он не вызывает у меня ни положительных, ни отрицательных эмоций. Абсолютно нейтрально заряженная фигура — стало быть, ненужная.
— А христианство, Даэмон?
— Тут сложнее. Но дело не в писаниях и не молитвах — от их обрядов мне только плохо (впрочем, это им в плюс — значит, там присутствует сила). Я так подозреваю, что они используют ауру древних таинств, на месте древних храмов строят свои. Это не их святыни, а они пользуются их властью. Христианство — партизанская религия. Террористическая…
— Но ты мог бы проникнуть вглубь и выяснить, каких.
— Не интересно.
Рахчандас удивил меня — то ли совершенно не понимал, то ли хотел чего-то, о чем боялся спросить.
— Но ведь ты явился ко мне не за апофатическими комментариями?
— О, какие ты умные слова знаешь, — неискренне рассмеялся он, — нет. За другим пришел. Ты расчищаешь путь великим… как бы это по-русски сказать — essences.
— Никого нет. Всех пожег.
— А твои? Уверен ты, что они не пожгут тебя? Знаешь, как ты их усилил — их, до века дремавших на дне? Сегодня они по твоему слову качают мир, а завтра ты можешь просто ненужным для них стать. Ведь ты — игрушка в их руках, к тому же наивная.
— Так! Чего надо?
— Зачем так реагировать, Даэмон? Я предлагаю тебе союз с теми, кто ни черный, ни светлый; кто вообще — мимо этих игр. Думаешь, ты всех «пожег», наивное дитя?
Ну, это уж слишком. Ты чего-то раскомандовался на вверенной мне территории.
— Я — обреченный призрак, я — сильнее их по определению. Захотят пойти против — хрен с ними, власть мне не нужна. Сбросят — пожалуйста. Пойми слово «обреченный». Я ни на что не надеюсь, я не власти ищу, а проклятия, только бы вернулся тот, кого вы называете George.
— Жалкий пьющий уксус неврастеник? Такой же бог, как и ты — дьявол. Вы же с ним игрушки на витрине.
— Пошел ты, религиозный человек… Наскучил.
— Обожди мгновение. Я могу ждать, пока чет накроет нечет, или наоборот. Оба кончатся. Тогда я выведу свои рати в пустынный после вас мир. Я могу ждать — но ведь я не жду. Я пришел к тебе вассалом, вопреки всякому здравому смыслу. Одно это — основание выслушать меня внимательно.
