Не ответив, Мориц дал серому шпоры и пустился догонять девушку. Когда он поравнялся с ней, Алина неожиданно выпустила поводья и беспомощно завалилась на бок. Ее руки заболтались у самой земли, и в любой момент баронесса рисковала слететь с седла. Растерявшись, фон Вернер закричал, потом сообразил поймать поводья чужой лошади. Наконец, он остановил коней и спрыгнул на землю.
Подхватив на руки закатившую глаза Алину, молодой человек отнес ее на обочину. Из уголка рта девушки тянулась струйка слюны. Судя по всему, она потеряла сознание. Пытаясь привести баронессу в чувство, Мориц тряс ее за плечи, звал по имени. Осторожно пошлепал по щекам утратившим румянец. Попытался влить в рот воду из фляги.
Тем временем подъехали остальные наемники. Курт и Виктор спешились, подошли помочь. Заглянув в глаза Алины, старик поднял мохнатые брови и как-то странно посмотрел на пикинера. Тот недоумевающе пожал плечами. Разрезав шнурки дублета, Курт приложил ухо к груди девушки. Потом оглянулся на товарищей:
— Зеркальце у кого-нить есть?
— У меня, — отозвался Фриц. — А што такое?
Курт требовательно протянул руку.
— Давай сюды, — сказал он. — Быстро.
Получив от парня маленькое зеркало в дешевой бронзовой оправе, старик вернулся к девушке. Решительно отстранив фон Вернера, опустился на колени и поднес зеркальце ко рту Алины.
— Ты, что делаешь? — глухо спросил Мориц. — Зачем?
Вместо ответа стрелок показал ему незамутненную дыханием поверхность зеркала.
— Не дышит, померла, — сказал он. — Наверное, сердце опосля ночной жути лопнуло.
Вызвав своим появлением приступ бешенства у псов, бегавших по двору хутора, рыцарь проорал:
— Эй, Боров, открывай! Это я — фон Цоберг!
— Сейчас, вашмилсть, — отозвался из-за забора хозяин, — только собак на цепь посажу. Рыжий, Блохастый, Волк, — заорал он на псов, — а ну, цыть! Заткнули пасти, кому сказал!
Похожий на конную статую рыцарь в сером плаще и блестящем от дождя шлеме терпеливо ждал. Могучий вороной конь под ним, такой же великан, как и всадник, фыркая, рыл копытом землю.
— Доброе утречко, — отодвигая створку ворот, поздоровался Боров — грузный мужик, с заплывшими жиром лицом и шеей. — Я вас к вечеру ожидал. Видать, дорога лехкая была?
Ничего не ответив, рыцарь въехал во двор. При виде гостя псы снова зашлись в бешеном лае, загремели цепями. Из оскаленных, красно-черных пастей летели клочья пены, но несмотря на выказываемую ярость, собаки даже не попытались приблизиться к всаднику. Наоборот, при каждом движении, взгляде фон Цоберга животные пятились назад, а в рычании слышались истерические нотки. Не выдержав шума, Боров подскочил к пустобрехам и осыпал их ударами дубинки, которую всегда носил с собой. Бил сильно, не целясь, куда придется, пока собаки не убрались к забору, где сбившись в кучу, залегли.
— Прошу прощения, вашмилсть, — утирая со лба пот, отдуваясь, Боров подошел к гостю. — Никак собачки к вам не привыкнут. Стока лет знают, а все кидаются.
Бросив поводья мальчишке-батраку, фон Цоберг с неожиданной для такого здоровяка легкостью соскочил на землю, приказал:
— Коня — накормить, напоить и почистить, — потом повернулся к хозяину:
— Как там мои приятели поживают?
— Все хорошо, вашмилсть, — Боров привычно поклонился. — Еще не по-просыпались: дрыхнут на сеновале. Я кормил, поил, как приказывали. Очень им моя самогонка по душе пришлась.
— Ты поди скажи своим бабам, — расстегнув у горла стальную пряжку, приезжий скинул плащ на руки хозяину хутора, и панцирь рыцаря тут же заблестел дождевыми каплями, — пусть на всех завтрак сготовят. Да такой, чтобы брюхо набить на целый день. Мы сегодня уезжаем.
— Слушаюсь, — свернув плащ, Боров перекинул его через плечо и принял шлем из рук рыцаря. — Надолго, мессир?
— Не знаю, — разминая мощную шею, фон Цоберг покрутил бритой головой, не обращая внимания на усилившийся дождь. — Стол накройте в флигеле… Все сразу поставьте, так, чтобы никто потом не входил. Ясно?
Посерьезнев, Боров кивнул и спросил, может ему со своими батраками рядышком побыть? Вдруг подмога понадобится. У него парочка самопалов имеется, топоры есть, рогатины. Да и людишки крепкие.
— Если что, вашмилсть, крикнете, а мы тут, как тут, — подсобим вам, — хозяин напряженно смотрел на рыцаря. — Все легче будет.
— Вздор, что ты несешь? Ничего такого не нужно, — отмахнулся фон Цоберг. — Ты не стой, а беги на кухню. Жрать готовьте.
Не обращая больше внимания на Борова, гость прошел через двор, обогнул длинный хозяйский дом, сбитый из почерневших, замшелых бревен. Неподалеку от коровника под навесом, на охапках сена, завернувшись в плащи, спали шестеро стрелков. Впрочем, храпели не все. Один уже проснулся и, покряхтывая, покачиваясь на нетвердых ногах, мочился на столб, поддерживающий навес. Услышав шаги, он оглянулся, показав мутную со сна и вчерашней выпивки физиономию. Радостно заорал:
— О, мессир, с приездом! А мы тут вас ждем-не дождемся, — обрызгав себе штаны, стрелок резко повернулся к спящим и рявкнул:
— Подъем! Тревога!
Несколько взъерошенных голов вынырнули из-под плащей, непонимающе уставились на крикуна.
— Ну шо ты орешь, Олень? — недовольно спросил один из них. — Тока уснули… — Курт широко зевнул.
— Добрый день, мессир, — откинув плащ, фон Вернер вскочил и коротко поклонился. — Давно вернулись?
— Только что, — широко расставив ноги, уперев кулаки в железные бока, рыцарь наблюдал, как позевывая, невнятно здороваясь, стрелки вылазят из под навеса. — Есть важный разговор, так что собирайтесь и топайте к флигелю. Там сейчас стол накроют. За жратвой поговорим.
* * *
Каждый раз, когда Морицу приходилось видеть, как ест Георг фон Цоберг, он ощущал невольный трепет. Крупные желтые зубы и мощные челюсти с легкостью перемалывали жареных, истекающих жиром кур прямо с костями. Только хруст стоял. На ум приходили древние сказания о северных великанах-антропофагах, безжалостно пожиравших неосторожных путников, но на рыцарском панцире чернел травленый дворянский герб. Семь футов роста, широченная грудь, которой позавидовал бы молотобоец, таким был представитель аристократии восточного герцогства Цатль. Рядом с ним дюжие телохранителя мессира Хлонге показались бы слабаками.
Вспомнив о бывшем нанимателе, а потом о покойной баронессе, фон Вернер схватил со стола кружку и глотнул пойла, которое гнал из свеклы хозяин хутора. Напиток был на вкус отвратителен, но печаль, терзавшую разбитое сердце, рассеивал не хуже мевельского. За месяц, прошедший с того дня, как они похоронили Алину в придорожном лесу, молодой человек взял скверную привычку напиваться каждый день. Правда, на утро отчаянно болела голова, но первый за день глоток самогона излечивал Морица. В этом он перестал отличаться от своих товарищей: оставшись без службы, они снова запили. Если бы не случайная встреча на постоялом дворе с гигантом рыцарем, то наемники скоро заложили бы местным ростовщикам не только лошадей, но и оружие.
