Осталось поразмыслить: правда ли, запретные чары в доме Кузнеца коренятся в Аю? Но хотя Лемба и Тунья поженились по договорённости старших родичей и не были рады, а ни он, ни она, ни их дочери никогда не походили на жертв запретного колдовства. Нечто болезненное и противоестественное вошло в дом вместе с любезной Аю — и само уже не уйдёт. Ни с изгнанием, ни даже со смертью младшей кузнецовой жены!
Аю почуяла взгляд в спину, обернулась. Но мудрой у Камня, конечно же, не разглядела. Ссутулилась, ускорила шаг. Вильяра не спускала с неё глаз, пока охотница не скрылась за перегибом склона. По-хорошему, и вовсе бы с неё глаз не спускать, как с вертячей или бешеной! Вильярина песнь растревожила дух, усыплённый чарами. В какие поступки это выльется, даже щуры не ведают.
Голоса на тропе: Аю и… Вильяра пропела «кричавкино ушко», чтобы лучше слышать… Кузнецова жена встретила идущего ей на встречу Нимрина. Остановились, беседуют, а мудрая слушает…
Вот ещё тоже головная боль!
Нимрин ходит к Зачарованному Камню почти так же часто, как сама Вильяра, а получает ещё меньше. Самому ему кажется, будто совсем ничего, но мудрая видит, как мало-помалу меняется аура. Очень помалу, потому Вильяра не спешит обнадёживать своего воина. Она ведь не знает в точности: вернётся ли к нему колдовской дар? Пращур ей что-то такое обещал, да где он, тот Пращур? То есть, Асми, хранитель-самозванец… Вильяра всё ещё зла на него, но под ноги плевать уже не хочет: остыла. Пожалуй, если сбудутся все его обещания, она готова будет в те же ноги поклониться. Не за Нимрина — за себя.
А Нимрин… Иногда он садится у Камня бок о бок с Вильярой. Не видит её, не слышит, не ощущает тепла и запаха её тела. Уверен, что один здесь. Одинокий калека, затерянный в чужом мире: Вильяра ловит отголоски его страха, отчаяния, тоски, и шерсть у неё дыбом. Однако держится чужак, аж завидки берут: вот у кого воля самовластная!
А ведь зараза могла коснуться и его, через Вильяру. Зря колдунья не придумала другого способа его разбудить. Хотя, всё равно потом вместе ходили в круг… И пережили вместе столько… А при других раскладах — дожили бы до сего дня?
Нет, к добру или к худу, прошлые дела не отменишь, не изменишь, нечего и сожалеть. Есть настоящее, а в нём — ростки будущего. Кого бы ни зацепили зловредные чары, мудрая начнёт распутывать их с себя и Аю. Лучше бы с погани, сотворившей обряд: тогда это было бы почти легко. Но дожидаться, пока Стира кого-то поймает, Вильяра не станет. Начнёт прямо сейчас. Уже начала.
Вильяра догнала Аю с Нимрином на полпути к дому. Нимрину велела идти, куда собирался, Аю ухватила под локоток и повлекла вниз. Кузнецова жена жалась к мудрой, как перепуганное дитя. В каком-то смысле, жертва чар и есть дитя, которому не позволили вырасти. Даже если, вроде бы, желает совсем не детского…
Аю снова и снова повторяла, как ей жизнь не мила без мужней ласки. Как луна её темнеет и солнце гаснет. И сердце щемит, и дыхание замирает, и еда утратила вкус. Вильяра сама видела: Аю не врёт и не преувеличивает, а живёт, пока остаётся при Лембе, в его доме. Именно так её закляли, и это даже не погань — слова такого нет!
— Аю, скажи, что пожелали вам на свадьбе твои родители?
Аю захлопала глазами и призналась, что забыла. Вообще, прошлое для неё, будто в тумане. Она даже лиц своих родителей толком не помнит, хотя раньше жить без них не могла, как сейчас — без Лембы.
Вильяра оставила расспросы. Довела Аю до её покоев и спела «колыбельную». Пусть охотница хорошенько выспится, а дальше мудрая сделает всё возможное, чтобы ей полегчало.
Из покоев Аю мудрая направилась в кузницу. Лемба ковал, Тунья и четверо подмастерьев трудились на подхвате. Вильяра дождалась перерыва в работе и отозвала кузнеца поговорить наедине.
Ткнула ему пальцем в грудь:
— Лемба, сегодня ты подаришь Аю зеркало.
— Что? — мудрым не возражают, но лицо Лембы выразило всё, что он не посмел сказать словами.
— Ты, о Лемба, подаришь твоей младшей жене Аю зеркало. Стеклянное зеркало от мастера Арна. Как она тебя просила. Подаришь сегодня, когда она проснётся.
Кузнец судорожно сглотнул, глядя на Вильярин палец, как на остриё… Нет, на древко копья, когда наконечник уже торчит из спины.
— О мудрая Вильяра… Прости, но где я добуду ей это щурово зеркало?
— Я добуду. А ты подаришь. И ты, Лемба, будешь с Аю мил и ласков, но не коснёшься её как жены. Считай, отныне Аю твоя младшая сестрёнка, скорбная умом.
— Что?
— Аю околдована. Пока я не сниму с неё чары, ты, Лемба, станешь беречь её, словно больную сестру.
— Что? — прозвучало, как предсмертный хрип пронзённого тем самым копьём.
Вильяра опустила руку, кузнец сморгнул, кашлянул и уставился ей в глаза. Недоумение, растерянность, гнев…
— О мудрая Вильяра! Разъясни своему предизбранному, что происходит? Какую напасть в собственном доме я прозевал? Чего не понимаю по скудоумию своему?
— Я разъясню. Но сначала ты, Лемба, расскажешь мне, как познакомился с Аю и решил на ней женился. Как вы играли свадьбу?
Кузнец наморщил лоб, поскрёб в затылке.
— А, тебя же там не было, ты останавливала оползни на севере… Свадьбу мы играли на ярмарке, у Ласмы и Груны. Я встретил Аю у них же, на переговорах с купцами. Увидел — обмер, будто снова обрёл тебя, моя любезная Яли, и сердце в груди перевернулось. Понял, что если не введу эту женщину в дом, не назову её женой… Если не сделаю это немедленно, то и солнце моё погаснет, и жизнь станет не в радость… Мудрая Вильяра, прости, что я потревожил мёртвое имя, но в тот день вы обе были для меня — одно. Несбыточное сбылось, и счастье моё не имело краёв! И долго ещё после свадьбы я не видел разницы между вами обеими. А эта дурёха только лицом на тебя похожа. Но глупа же, глупее белянки! Я, с тех пор, как вернулся домой из Пещеры Совета, будто прозрел, и опостылела она мне. Отправил бы её зимовать домой, да нет у неё дома, кроме моего.
— Нету, — подтвердила Вильяра. — А расскажи-ка мне, Лемба, о родителях и прочей родне любезной Аю?
— Её мать и отец — не слишком удачливые купцы из Сти. Почтенная Тари и… Кажется, отца звали Укана. Глядел он угрюмо, много ел и молчал, как немой. А купчиха рассыпалась в славословиях, но мне показалось, она возненавидела меня люто… Не знаю, за что! Вот до сих пор не возьму в толк, почему они не отказали, если я им не по нраву? Но не отказали, наоборот, страшно торопили со свадьбой. Говорили, будто у них уговор с южными корабелами, и некогда им гостить в моём доме, ни даже как следует отпраздновать на ярмарке. Всего денёк мы пировали, а больше я тестя с тёщей ни разу не видал. Да не стремился: мне довольно было Аю. Небо потонуло в её глазах. Вспоминаю, как наваждение.
— Наваждение и есть. Вас приворожили друг к другу. Тебе, Лемба, проветрило ум, пока ты учился у Стиры. А жена твоя смертельно мается, и я не могу помочь ей быстро. Давай начнём с того, что ты подаришь ей зеркало.
Лемба сердито фыркнул:
— Это же… Вильяра, если нас с Аю свели беззаконными чарами, наш брак недействителен. Мне не любезна эта женщина, я не желаю знать её и называть женой.
— А ты её и не знаешь, Лемба. Никто из нас её не знает. Если я смогу распутать чары, мы увидим, какова она на самом деле. Помнишь сказку о жене Сулы?
Лемба скривил рот, передёрнул плечами: сказку он помнил, сам же и сказывал её знахаркиной дочери Яли.
Вильяра продолжила:
— Ты помнишь сказку, Лемба, значит, ты знаешь, какая опасность тебе грозит.
Кузнец кивнул, Вильяра видела, что ему всё более не по себе.
— Сула погиб ни за что, — сказал он. — Жена убила его, очнувшись от наваждения. Она не поняла, что за незнакомец валяет её по шкурам вместо любезного, и пришла в такую ярость…
Мудрая согласно склонила голову:
— Вот поэтому ты береги Аю, как больную сестру.
— Может, мне запереть её?
