по собственной воле выпила именно этот напиток, зная, что лекарства нет.
Терновник и шиповник рвали ее, ледяной ветер выл на нее, даже земля противостояла ей своей крутизной, долгими милями и землей, твердой, как железо. Отравительница шла вперед, измученная, чувствуя каждый из своих тридцати лет, ее поход-пальто было разорвано в клочья, лохмотья плясали по милости ветра.
Когда оленья тропа вырвалась на открытое место, пересекая изрытую колеями широкую дорогу, Яблоко без колебаний проследовала по ней, не отводя глаз от рядов деревьев, возобновлявших свой марш вдали на той стороне.
— Стой! — Резкий крик совсем рядом.
Яблоко проигнорировала его. Чайник призвала ее. Она знала направление, расстояние и даже боль. Чайник позвала ее. Чайник никогда бы не позвала ее с наблюдения, даже если бы ее жизнь была в опасности. Но она позвала.
— Стой! — закричало уже несколько голосов, диалект был резким и трудно понимаемым.
Линия деревьев стояла в десяти ярдах по другую сторону канавы. Как только она доберется до тени под ветвями, она будет в безопасности. Мимо нее пронеслась стрела. Яблоко посмотрела вдоль дороги.
Пять дарнишцев растянулись по всей ширине, их простеганные доспехи были в пятнах от соли и грязи, железные пластины на плечах и предплечьях были коричневыми от ржавчины. Яблоко могла добраться до деревьев прежде, чем мужчины поймают ее — но не раньше, чем это сделает следующая стрела или копье.
Выругавшись, она сунула обе руки в карманы пальто. Некоторые из непристойностей, которые она произнесла, вероятно, никогда раньше не произносились монахиней. Даже дарнишцы казались удивленными.
— Не убивайте меня. Живая я для вас дороже. — Яблоко старалась, чтобы ее голос не звучал так, будто она читает лекцию классу. Она вытянула руки: в одной — восковая капсула бескостного, в другой — упаковка серой горчицы, а между большим и указательным пальцами — маленькая белая таблетка. Она сунула таблетку в рот, надеясь, что это горьковилл. Все противоядия были разложены в строгом порядке по множеству внутренних кармашков рясы, но, потянувшись туда, она напросилась бы на стрелу, так что приходилось пытать счастья с внезапно вспомненным, нащупанным и выуженным из наружного кармана поход-пальто.
— Ты... монахиня? — Самый высокий из них сделал шаг вперед, подняв копье. Он был старше остальных четверых. Тертый калач.
— Да. Святая Сестра. — Она проглотила таблетку, поморщившись. На вкус она напоминала горьковилл. Четверо молодых рейдеров, все с одинаковыми темными и лохматыми волосами, крепче сжали оружие, бормоча что-то языческим богам. Возможно, одна монахиня из сотни не была Святой Сестрой, но с историями, которые рассказывали в Дарне, их нельзя было винить за то, что, по их мнению, каждая женщина в рясе была Красной Сестрой или Святой Ведьмой, просто жаждущей взорвать их и поплясать на дымящихся останках. — Монахиня. Из монастыря.
— Монастырь. — Вожак покатал это слово по губам. — Монастырь. — Он выплюнул его сквозь потрескавшиеся от мороза губы.
Яблоко кивнула. Она подавила желание сказать: «С большой золотой статуей». Мужчины должны придти в ловушку сами. Если они почувствуют, что она ведет их, она умрет через несколько мгновений.
Предводитель оглянулся на своих людей, бормоча слова, которые почти имели смысл. Дарнишский был похож на язык империи, но пропущенный через мясорубку и посыпанный специями. У нее было такое чувство, что если бы они говорили чуть медленнее и поменяли бы акцент, то все стало бы понятно. Однако Яблоко уловила два слова, которые могли бы сохранить ей жизнь. «Монастырь» и «золото». Она разломала капсулу бескостного в кулаке и потерла пальцами ладонь, чтобы размазать бывший внутри сироп, прежде чем вытереть руку о тыльную сторону другой и о запястье.
— Ты. Отведи нас в монастырь. — Мужчина сделал еще два шага вперед, показывая копьем, чтобы она двигалась.
— Не отведу! — Яблоко старалась говорить скорее испуганно, чем нетерпеливо. Она подумала о том, что Чайник в опасности, может быть, ранена, и в ее голосе прозвучал страх. — Я не могу. Это запрещено. — Она должна была подойти к ним поближе. Она мало что сможет сделать, если они будут подталкивать ее вперед острием копья. Она позволила своему взгляду скользнуть между лицами мужчин, предлагая колеблющийся вызов. Вызов, который бы они с удовольствием сломили.
Предводитель сделал знак, и двое его людей подошли, чтобы схватить Яблоко за руки. Третий держал лук наготове, наполовину натянутый, стрела смотрит на нее, на случай, если она отважится бежать. Последний оперся на копье, рассеянно улыбаясь.
Яблоко изобразила панику, подняв руки, чтобы перехватить тех, кто потянулся к ней, но оказала слишком слабое сопротивление, чтобы вызвать удары. Один из пары, казалось, не нуждался в оправданиях и все равно шлепнул ее по лицу твердой мозолистой рукой. Она сплюнула кровь и взмолилась о пощаде. Теперь оба были измазаны прозрачным сиропом бескостного, прилипшего на их пальцы.
Шлепатель заломил ей руку за спину, а другой попытался расстегнуть пальто, возможно, забыв, что невесты Предка дают обет бедности. Зная, что он найдет ее набор ядов и лекарств, а не золото или серебро, Яблоко жалобно завыла, подняв сжатый кулак, чтобы напомнить им, что у нее есть что-то более очевидно скрытое.
Шлепатель что-то неразборчиво пробормотал Грабителю, и тот бросил завязки пальто, чтобы разжать руку Яблоко. Схватив ее, он получил вторую дозу бескостного, на свою ладонь. Из-за горьковилла, который противостоял яду, Яблоко чувствовала только онемение там, где сироп покрывал ее, сила рук осталась нетронутой.
Яблоко начала кричать, продолжая сжимать кулак, несмотря на слабеющие усилия Грабителя. Шлепатель попытался заставить ее подчиниться, и это было больно, как огонь, но она сумела достаточно сопротивляться, чтобы он не сломал ей руку за спиной. В то же время Яблоко бросалась то влево, то вправо, всегда стараясь приблизиться к предводителю и лучнику, хотя она ни разу не взглянула в их сторону. Сапоги дарнишцев скользили по грязи. Остальные рейдеры громко смеялись над усилиями своих товарищей, не делая никаких попыток помочь. Предводитель, фыркнув от отвращения, жестом указал лучнику пройти вперед, затем воткнул древко копья в грязь и пошел
