из которого могла вырасти столь свободолюбивая натура.
* * *
Очередное прикосновение к разуму богини вышло коротким, но невероятно глубоким. Под закрытыми веками вспыхнул, обжигая сетчатку, звездный мост, однако его тут же заслонила тень. Высокая фигура посланника, сотканная из мрака, окутанная сияющим ореолом, шагнула ко мне и опустилась рядом на остывающий песок.
— Приветствую тебя, верховная. Мир твоей земле и твоему небу.
Я утерла со щек слезы и покрепче ухватилась за массивное древко посоха — мой единственный якорь.
— Да минует тебя буря, — выдохнула я, а потом поняла, что и кому сказала.
— Бури мне теперь не страшны, луноликая, — иронично хмыкнул посланник. — А теперь, раз уж мы проявили друг к другу необходимую вежливость, стоит поговорить о важном. Как бы мне не хотелось обратного, надолго задержаться я не смогу.
Я понимающе кивнула и протянула ему руку ладонью вниз. Так же, как делала при каждой нашей встрече. Прикосновение сильных пальцев обожгло меня холодом так сильно, что рука онемела почти до локтя. Я охнула, и ухнула в видение. Мне показалось, что меня дернуло куда-то вперед, с размаху впечатав в невидимую преграду. Удар оказался настолько силен, что я повалилась на колени. Тело мое ломало и корежило — то была плата за навязанный телу дар пифии. Это нельзя было назвать судорогами. Сомневаюсь, что у целителей нашлось бы подходящее описание тому, как выгибало и выкручивало меня. Я же не стала сдерживаться, кусая губы, как пыталась в ночь знакомства с посланником. Жуткий вопль боли, перемежаемый хрустом костей, разорвал тишину ночи. Кричала я не переставая. Легче от этого не становилось ни капли, но и терпеть безмолвно не было никакой возможности. Во время видений мозг мой совершенно отключался.
А потом разум богини вобрал в себя мое сознание, и оглушительный крик мгновенно стих. Нет, я вовсе не стала частью звездной странницы, не соединилась с ней в единое целое, просто на пару мгновений моя душа попала туда, куда все отправляются после смерти и где ожидают очередного рождения.
Боги не могут жить в физическом мире. Они существуют на другом плане бытия. И лишь изредка могут являть смертным свою волю, меняя их жизни, карая и милуя. Нет, я не умерла, коснувшись богини. Но я определенно стала частью чего-то не живого.
Этой юной девочки больше не было.
Вернее, ее не стало задолго до нашего объединения, но она пока еще не осознавала этого.
Она словно бы жила по инерции. Однако я предполагала, что причиной подобного извращенного существования мог стать чей-то приказ.
По крайней мере, она дышала. Она двигалась. Улыбалась, плакала. Ела и пила, не чувствуя вкуса. Говорила или молчала. Но внутри нее ширилась голодная алчная пустота, до дрожи желающая вырваться из подчиненного тела.
Поначалу она еще сопротивлялась. Потом силы закончились, и она перестала. Только изредка бормотала во сне «не хочу, не хочу», но так тихо, что никто не слышал.
В один из дней на шее под волосами расцвела алая огненная метка, и тело полностью перестало ей принадлежать.
Последнее воспоминание накрепко отпечаталось в ее памяти. Теперь, в благодарность за краткое освобождение, она показывала мне все, что видела в ту ночь. Передала, как девичья спальня вдруг поплыла перед глазами, как навалилась неподъемная тяжесть, мягко и непреклонно втягивая в бесчувственное беспамятство, как незнакомые мужские руки подхватили обмякшее непослушное тело. Показала, как над ней склонился смутно знакомый мужчина. Она не знала его, но наверняка видела прежде его лицо. Мужчина, освещенный со спины неверным светом живого пламени, на миг склонился над ней, пару раз махнул рукой перед ее лицом и недовольно скривился. А потом взял ее лицо в руки и приложил ко лбу плоский металлический диск. Боль ударила одновременно в виски и прострелила затылок, словно кто-то проворачивал в ее голове тонкую острую спицу. Она закричала, срывая голос — громко и пронзительно. Так, как прежде кричала я. А потом крик захлебнулся, словно его отрезало — первый приказ был дан.
В забытьи я пробыла недолго. Очнулась я полная сил, как бывало каждый раз при таком тесном соприкосновении с богиней. Пришла в себя, но глаз не открыла, ощущая присутствие посланника и понимая, что ничего еще не кончилось. Пережитое вместе с умершей девочкой отпечаталось в памяти намертво. Я помнила все до мельчайших деталей.
— Что ты видела, алмея [5]?
— Небольшой полый диск с кровью внутри. Металл с насыщенным желтоватым отливом, покрыт пленкой зеленоватой патины. По краю мелкие насечки. У меня сложилось впечатление, что он — центральная часть чего-то гораздо более массивного, тогда эти зарубки могут быть краями какой-то рунической надписи.
— Плохо… это очень плохо! — посланник кружил рядом со мной, прикасаться, однако, не стал, понимая, какие будут последствия. — Послушай, странница, тебе немедленно нужно рассказать о том, что ты увидела, моему отцу. Он сумеет правильно распорядиться этим знанием.
— Чего ты не договариваешь? — решительно потребовала я.
— То, что ты видела — это артефакт.
— И поэтому я должна нестись сломя голову через океан?
— Божественный артефакт, алмея… — нехотя и довольно мрачно договорил посланник. — И, боюсь, он ничуть не похож на тот, что принадлежит твоему народу.
Мой взгляд против воли метнулся к длинному рассохшемуся, почерневшему от времени посоху, который я по-прежнему сжимала в ладони.
— Что-то еще помнишь, луноликая? — сменил тему мой бесплотный собеседник.
— Мужчину. Уже в возрасте. Я могу ошибаться, но мне почему-то кажется, что он — двуликий.
— А лицо? Лицо запомнила?
— Очень смутно. Но я постараюсь нарисовать.
— Ну, хоть что-то… — выдохнул не-мертвый. — Поторопись, верховная.
Я недовольно поморщилась, но ответить не успела. Сложенные щепотью пальцы ткнули меня в лоб. Прикосновение вновь обожгло, в этот раз мимолетно. Мужской силуэт, сотканный из тьмы, выпрямился и стремительно шагнул на затухающий звездный мост. Я не успела даже разглядеть, в какую сторону он шагнул, как меня выбросило из транса.
Сама по себе заучка Цтислав вызывала во мне категорическое отторжение.
Бесцветная какая-то, даже, я бы сказал, белесая, вечно со стопкой книжек в руках и равнодушно-каменным выражением худощавого лица. Кажется, именно от нее кисли лимоны.
А вот секс с ней оказался просто феерическим. Стоило мне прижать ее в каком-нибудь укромном уголке, как из замкнутой, робкой и тихой девочки-цветочка она превращалась в изобретательную ведьму. Временами мне казалось, что вместе с одеждой она сбрасывает и оковы общественного мнения, обнажая самую свою суть. А там, под многочисленными слоями, скрывалась страстная, до невозможности хитрая, но одновременно
