— А ведь я узнала голос! — воскликнула Анна Сергеевна, прослушав запись. — Ну, теперь он у меня получит, артист недоделанный!
Анна Сергеевна выключила магнитофон и глянула на часы — они показывали без десяти шесть. Ложиться уже не имело смысла, и Анна Сергеевна, накинув халат поверх темного ночного белья, поплелась на кухню готовить завтрак.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ГРОБ ДЛЯ ОЛИГАРХА
— …так покойся же, боярин Василий, с миром, — вещал дворецкий. И со слезами завершил: — И суждено душе нетленной В веках скитаться по Вселенной.
(Очевидно, сочиняя погребальное напутствие, Грендель все-таки не удержался от того, чтобы вставить туда парочку своих гениальных строчек).
Промокнувши глаза платочком, дворецкий отошел в сторону, а его место занял квартет плакальщиц-кикимор, Кузькиных знакомых. Обступив гроб, они жалостно заголосили:
— Ох ты батюшка боярин свет-Васильюшка,
На кого ж ты нас покинул, горемычныих,
В путь далекий ты собраисся,
Во неродную землю-матушку,
Во землю-матушку во болотную…
(Елизавета Абаринова-Кожухова, «Дверь в преисподнюю»)
Таких похорон городское кладбище не видало давно. А может быть, и вовсе никогда. Площадка перед входом была вся уставлена автомобилями, среди которых преобладали «Мерседесы», «Вольвы» и «БМВ», из чего можно было определить социальный статус пришедших проводить покойного в последний путь: крупный бизнес, крупное чиновничество и крупный криминал. На фоне иномарок весьма сиротливо смотрелись старенький синий «Москвич» и не менее пожилая «Волга» кофейного цвета, служебная автомашина мэра.
Покойник, лежавший в роскошном гробу из карельской березы с позолоченными скобочками, петельками и прочими финтифлюшками, считался человеком авторитетным во всех трех категориях городского бомонда — это был банкир и общественный деятель Иван Владимирович Шушаков, которого пресса желтого и всех иных оттенков уважительно именовала «нашим олигархом».
Пока ораторы произносили приличествующие случаю речи, родные утирали слезы, а бизнесмены, скорбно почесывая бритые затылки, тихонько переговаривались друг с другом по мобильным телефонам, несколько человек, сгрудившись в кучку под старым дубом, обсуждали что-то свое. Все они были служащими банка «Шушекс», возглавлявшегося покойным, и ко вполне понятному чувству скорби по любимому шефу примешивалась тревога о дальнейшей судьбе банка и, следовательно, о своем собственном будущем. По большей части они принадлежали к среднему звену банковских служащих и искренне считали себя ответственными за деятельность банка, но, не имея доступа к более или менее конфиденциальной информации, были вынуждены довольствоваться более или менее проверенными сплетнями.
Естественно, главным предметом обсуждения служили обстоятельства кончины босса, ибо сама мысль о том, что бизнесмен, да еще столь высокого полета, может умереть своей смертью, казалась им абсурдной.
— Точно говорю вам, что-то тут нечисто, — вещал Петр Иваныч, малоприметный человек средних лет в темном костюме с чуть сбившимся набок галстуком. К его мнению прислушивались особо, так как он регулярно контактировал с пресс-службой банковского руководства. — Даже там, — он неопределенно указал куда-то вверх, — никто не верит, что Иван Владимирыч просто так скоропостижно коньки отбросил. Простите, скончался.
— А что, Петр Иваныч, кого-то уже подозревают? — стрельнула глазками старший кассир Марья Николаевна, почтенная дама, чей стаж в банковском деле составлял уже почти сорок лет, три четверти из которых она просидела за окошечком в советской сберкассе.
— Много кого, Марья Николаевна, много кого, — с видом знатока ответил Петр Иваныч. И, приняв таинственный вид, понизил голос: — Это, конечно, не для широкой огласки, но вам я скажу — милиция крепко «копает» под Ольгу Ивановну.
— Под какую Ольгу Ивановну — старшую или младшую? — попросила уточнить Зиночка, молодящаяся особа из Отдела межбанковских сношений. Вопрос был к месту — Ольгами Ивановнами звали и супругу покойного, и его дочку. Обе Ольги Ивановны, в почти одинаковых черных нарядах, скорбно стояли у разверстой могилы и, утирая слезы, внимали надгробным речам.
— Старшую, естественно, — тут же ответил Петр Иваныч. — Хотя я бы и младшую тоже «пощупал». В смысле, проверил.
— Обе они те еще штучки, — проворчала Марья Николаевна. — Что мамаша, что дочка…
В беседу вступил доселе молчавший молодой человек, которого все звали Вадиком:
— Извините, Петр Иваныч, но вашу конфиденциальную информацию я сегодня утром слышал по радио. Этот мерзавец ди-джей Гроб уже постарался — расписал во всех подробностях, как Ольга Ивановна «замочила» супруга!
— И как такое возможно! — искренне возмутилась Зиночка. — У нас горе, а они балаган устраивают. Ничего святого!
— А этот Гроб, он что, не боится, что его притянут к суду за клевету? — осторожно заметила Марья Николаевна.
— Да ну что вы, тетя Маша, — Вадик беззаботно рассмеялся, но, вспомнив, где находится, напустил на лицо печально-меланхолическое выражение. — Он всегда что-нибудь такое придумает, что и не подкопаешься. Вот хоть сегодня — сперва наговорил всяких гадостей, а потом добавил, что это лишь одна из версий, и ежели она не оправдается, то мы заранее приносим самые искренние извинения. Ну как такого в суд потащишь?
— А как же журналистская этика? — наивно возмутилась Марья Николаевна.
— Чья, простите, этика? — переспросил Вадик с таким видом, что продолжать эту тему никому уже не хотелось.
— Ольга Ивановна или нет, но кто-то наверняка помог нашему Ивану Владимировичу покинуть сей бренный мир, — гнул свое Петр Иваныч. — Иначе бы милиция вчера в банке не крутилась. Да кстати, гляньте туда — нет-нет, чуть правее, возле того черного креста. Не узнаете? Старший инспектор господин Рыжиков собственной персоной. Между прочим, считается в горотделе милиции лучшим сыщиком. Ему всякую мелочевку не поручают! Да и наш доморощенный Пинкертон тоже где-то тут крутится, и тоже явно неспроста…
— Зато Семенова не видно, — отметил Вадик. — Странно, он ведь был ближайшим сподвижником Ивана Владимировича, а на похороны не пришел.
— Удивительная душевная черствость! — всплеснула руками Марья Николаевна. — Ведь Иван Владимирович его, можно сказать, из грязи поднял и в князи, то есть в люди вывел, а он… Нет, ну это просто ни в какие ворота!
— Друзья мои, вы напрасно катите бочки на Семенова, — охолодил праведный пыл коллег всезнающий Петр Иваныч. — Он не пошел на похороны вовсе не из-за душевной черствости, а потому что должен же кто-то оставаться в банке! Так что Семенов, можно сказать, пожертвовал собой ради общего дела. К тому же сегодня прибывает делегация наших партнеров из Германии, ее еще Иван Владимирович пригласил. И гостей нужно принять так, чтобы они поняли: хоть капитан и скончался, но корабль уверенно плывет прежним курсом.
