— Я никуда не пойду, — упрямо ответила она брату. — Этот старец уже не в силах обидеть и мухи, мы должны быть рядом с ним в последние минуты.
— Он не похож на тебя ни капельки, — прохрипел Асагр, вглядываясь в Дугласа. — Я могу поспорить на бочонок браги, что родом он из Рудных гор. Многих рудокопов я повстречал на Одиноком Озере.
— Рудокопы… Ты был в Рудных горах? — Дуглас сомневался, стоило ли заговаривать с чужаком. Видимо, любопытство этого Росси также взяло вверх. Он подошел к старику, свысока осмотрев его обессиленное тело. Парень присел рядом на песчаный склон оврага. С виду странник казался неопасным и даже жалким. Лисса так и осталась стоять в стороне, но затем тоже приблизилась к Асагру.
— Рудные горы не любят чужеземцев, — ухмыльнулся старик. — Живут там не только люди, — Асагр опять закашлялся и замолк.
— Расскажи мне дальше свою историю, — попросила девушка.
— Да что там рассказывать! Все пленные у гарунов становятся рабами, и жизнь раба, раба не по рождению, а раба-пленника, не отличается разнообразием. Тринадцать лет я прожил в Ал-Мира. Меня перепродавали на невольничьих рынках как товар. Но все хозяева обращались со мной одинаково, — тихо продолжал Асагр. — Я был собственностью, которую можно было уничтожить, и никто с тебя не спросит. Раба кормили, пока он работал. А если ты постарел или заболел, хозяин замучивал тебя до смерти, чтобы поскорее восполнить убытки и купить нового раба. Тринадцать лет я рыл канавы в жаркой песчаной пустыне, за эти годы я постарел лет на сорок. Последний хозяин забрал меня в Межгорье на Одинокое Озеро. Он начал разрабатывать шахту в Пелесских горах, и скупал иноземцев, которые более опытны в этом. В Ал-Мира горное дело почти не развито. Там есть искусные ремесленники, но сырье везут с севера, — Асагр вновь прервался. Видно было, что ему тяжело давались длинные разговоры. Но Лисса с Дугласом терпеливо ждали продолжения.
— Мы начали работать недалеко от Горного перевала. Для начала нас было около двадцати человек, многие из которых родились в Мории и были захвачены пиратами. Молодой парень из Легалии с первых дней подумывал о побеге. Он ещё надеялся попасть домой, тем более будучи так близко от родной страны. Его не успели сломить жестокие надсмотрщики-гаруны. Но сбежать от них не так просто. За нами присматривали и днем, и ночью. Однако хозяина неожиданно арестовали, сам правитель Ал-Гарун призвал его в столицу. Дело осталось без присмотра, надсмотрщикам задолжали, и они решили самостоятельно продать рабов на Озере. Но договориться о разделе им не удавалось. Нас почти перестали кормить: гаруны, казалось, забыли свои обязанности. Это был шанс, наконец, обрести свободу. Молодые парни напали на охранников и перебили всех их же оружием. Пленные рудокопы и степняки решили идти на родину на восток, хотя вряд ли бы им удалось пройти незамеченными через гарунские речные порты на реке Одинокой. Я был самым старшим и самым слабым. За последние годы я сильно сдал, здоровье с каждым годом портилось от работы под жарким солнцем или проливным дождем. Я знал, что Нопсидон не готовил мне долгих лет впереди, и царство Таидоса вскоре откроет свои ворота. Я не выдержал бы долгого пути домой, в Черноморье. Мои товарищи не ведали моего происхождения. Они считали меня своим, то есть морийцем. Легалиец часто разговаривал со мной, он рассказывал о своей семье, деревне, он был уверен, что я тоже из Легалии, относился ко мне с почтением и защищал перед другими. Он стал мне сыном, и он нередко твердил о боге Море. Каждый мориец должен хоть раз в жизни побывать в Малой Мории, летом, когда светлый день смеется над короткой ночью, говорил он, и я отправился с ним на запад. Я хотел последний раз услышать рокот волн и поклониться Нопсидону, пускай здесь вы зовете его просто Море. — Асагр опять закашлял. Он закрыл глаза. Казалось, старик заснул.
Дуг наклонился осторожно над черноморцем, стараясь понять, дышал ли тот. Из ворота белой рубахи юноши вывалился браслет, висевший на шее. Это было первое, что увидел Асагр, открыв глаза. Он потянулся к украшению на цепочке.
— Так ты точно рудокоп, мальчик.
— Я уже совсем не мальчик, — обиженно откликнулся Дуг.
— По вашим меркам ты ещё не можешь выбирать и заниматься ремеслом. Почему ты не носишь меду?
— Этот браслет? Он на меня уже мал, — ответил Дуг, снимая его с шеи. — Это единственное, что осталось мне от родной матери. Она умерла, когда я был младенцем. Раньше он был мне велик, а теперь мал. К тому же зачем носить вещи, которые принесут только проблемы.
— Всему свое место и время, Дуглас. Дай твою руку, — Асагр взял браслет и медленно одел его на левую кисть Дугласа. Браслет пришелся как раз в пору. Однако парень тут же попытался его снять.
— В Тайраге чужеземцев не жалуют. Да и нечего из себя строить того, кем не являешься на самом деле, — произнес он. Но браслет будто прирос к руке. — Да я никогда не был рудокопом, и нечего мне это носить! Я даже не знаю, что он означает.
— Он показывает твою принадлежность к семье и к рудокопам вообще. Без него даже человек, родившийся и выросший в Рудных горах, будет никем среди своих сородичей. Номы дарят вам меду при рождении, — ответил Асагр и снова начал задыхаться от хрипа в своем горле.
— Кто? — переспросил Дуг, но Асагр изнеможенно мотал головой.
— Дуг, так ты всегда знал, что ты рудокоп? — недоуменно спросила Лисса, которая до этого молча наблюдала за чужаком и братом.
— Несколько лет назад отец рассказал, как нашел мою мать, изнывавшую от голода и холода с полумертвым ребенком на руках. Женщина умерла, а меня удалось спасти, вырастить и воспитать. Они — Тиор и Риза — мои настоящие родители. Они нашли меня недалеко от Горного перевала в Легалии. Наверное, она спасалась от гарунов или других преследователей. Никто не знал ни её имени, ни кто она по крови, так что мне незачем желать чего-то большего.
— У Горного перевала спасаются не только от гарунов. Сами морийцы-пограничники разживаются на работорговле, — внезапно продолжил рассказ Асагр. — Голодные, усталые мы, наконец, добрели до этого широкого прохода в Пелесских горах. Мы добрались до первого пограничного пункта в пределах Мории. Но люди, встретившиеся там, приютили нас, накормили, а потом заперли в маленьком сарае, и продали. На следующее утро за нами пришли гаруны. Они избивали нас плетьми и погнали обратно на восток. Они были на конях с белыми повязками на головах. Один из них больно ударил меня по лицу, повалив наземь, и ускакал вперед. "Этого можете оставить себе. Он все равно сдохнет на днях. Нечего на него тратить еду и воду", — крикнул он на прощание. Но пограничники даже не обратили на меня внимания. Вскоре один из них подал мне воды и сказал, что я могу идти, куда хочу, они всё равно получили за меня плату. И так я пошел, я пошел по этой проклятой земле, чтобы дойти до вашего святилища и проклясть всех морийцев, ибо столько беззакония, сколько я увидел за время своего пути по Мории, я не встречал даже в Ал-Мира, — старик усмехнулся. — И пускай нет у меня силы вашей колдуньи Мории, обрекшей мой народ на поганую смерть, но да услышит меня Гисс и Уритрей, пусть войны и непогода обрушатся на вашу страну! Пусть ваш государь увидит, на что пригодны его продажные и трусливые солдаты, пусть взбунтуются крестьяне, ибо дворяне-моряне порой хуже, чем гарун-хозяин. — Его голос становился все громче и жестче. Однако лицо старика было ужасно бледным, и Лиссе показалось, что в проклятья он вкладывал последние силы. — Уже не дойти мне до Великого моря, но ветер донесет мои слова Нопсидону… — старик опять глубоко задышал.
