— В ночь эсминец «Ленин» уйдет — двенадцать узлов уверенно держать будет на переходе, до Ленинграда дойдет, а там на ремонт встанет. С ним пять транспортов уйдут, три возьмут на буксир подводные лодки, а вторая «эска» сама в конвое пойдет, она только погружаться не может. Сопровождать будет «Фугас» и с ним «морские охотники» и торпедные катера. Из Виндавы навстречу в полночь выйдет эсминец «Энгельс» со сторожевиками «Туча» и «Снег» — они обеспечат переход.
— Понятно, — мотнул головой Николаев, и спросил, потирая глаза. — А теперь насчет Виндавы. Там я как помню, береговые батареи имеются, да зенитные тоже. Ведь так?
— Так точно, три батареи по четыре 130 мм орудия, и две зенитных в самой Виндаве — по четыре 76 мм пушки.
— Сколько нужно времени для демонтажа всех береговых батарей силами личного состава? И для погрузки на транспорт, как орудий, так и приборов и всего прочего, включая боезапас.
— Я такого приказа отдать не имею права, как и контр-адмирал Трайнин в Риге. Только командующий флотом Трибуц вправе решать такие вопросы, и то по согласованию с наркомом адмиралом Кузнецовым.
— Понятное дело, что не можешь, а вот приказ командующего фронтом вы исполнять обязаны, — Николаев протянул листок Клевенскому — тот его внимательно прочитал, рука чуть дрожала.
— Так точно, товарищ член Военного Совета — такой приказ обязаны исполнить. Но мне нужен письменный приказ генерала Дедаева, с его и твоей подписью, и о нем я должен сообщить в Таллинн.
— Вот приказ — связной с Барты только прибыл. Николай Алексеевич подписал, и я тут тоже черканул, а тебе надлежит исполнять. Я все понимаю, Михаил Сергеевич — нас могут обвинить как в преждевременных мерах, так и в опоздании с принятием этих самых мер. Но скажи честно — эти три береговых батареи усилят Моонзунд? И за сколько времени их вывезти можно, счет уже на дни пошел, уже опаздываем?!
— Пять суток, никак не меньше, — после долгой паузы, взятой на размышление, отозвался моряк — лицо стало бледным.
— Значит, к 29-му числу управитесь, — теперь настала очередь задуматься дивизионному комиссару.
— Неужели так все плохо, Серафим Петрович?
— Гораздо хуже, чем я представлял в самом худшем варианте. Наши приграничные дивизии отступают — перевес в силах у врага двойной. И самое страшное — фронт прорван, и целая танковая группа вклинилась и разорвала фланги наших армий.
Николаев развел руки в сторону, так обычно делают, когда рвут тряпку. Затем мотнул головой, словно прогоняя кошмарное видение. Посмотрел на моряка угрюмо, с кривой улыбкой на губах.
— Либаву будем держать до конца, хотя военной целесообразности уже нет — в любом случае она будет потеряна, мы сможем только отстрочить ее потерю на несколько дней. Пойми — 67-я дивизия очень нужна у Риги, там нужно сконцентрировать как можно быстрее все наши боеспособные соединения. На старых двинских позициях есть шанс удержаться, небольшой, но все же имеется. Фронт от Риги до Двинска чуть больше двухсот верст протяженности, вдвое меньше чем был на границе. Да и река сама по себе преграда достаточно серьезная.
Серафим Петрович нахмурился, вспоминая разговор с командующим фронтов — Кузнецов сам все прекрасно понимал, и считал, что отступление до Двины неизбежно в сложившейся ситуации. А потому кроме собственных резервов в лице ненадежных эстонского и латышского корпусов и единственной 16-й дивизии, рассматривал 67-ю, что сейчас сражалась у Скуодиса. Посмотрев на Клевенского, пояснил:
— Дивизии Дедаева нужно отходить не позднее вечера 26-го числа, тогда успеет дойти форсированным маршем. А нам нужно драться здесь, чтобы приковать к Либаве как можно больше неприятельских сил. И держаться столько времени, сколько потребуется, чтобы увести как можно больше кораблей из гавани. И эвакуировать Виндаву — без потерь, забрав все подчистую, включая береговые батареи. Они пригодятся — война будет долгая, на полях сражаются миллионные армии. Да, нас застали неподготовленными — но на то война. Будем сражаться, а как иначе, тем более возможности для этого есть — сегодня ночью сами нанесем контрудар…
Грамзда
Командующий Приморской группой
генерал-майор Дедаев
— Был бы сейчас 114-й полк — совсем иной разговор пошел. Однако и этого хватит, если все нормально пойдет!
Генерал Дедаев прислушивался к звукам артиллерийской стрельбы, что сейчас доносилась с левого фланга. Бой 56-го полка шел нешуточный, немцы бросили на него превосходящие силы, подошли к Маздаме, а от нее до КП 67-й дивизии меньше пяти километров…
Ожесточенный бой за приграничный с Латвией литовский городишко Скуодис продолжался целые сутки — с вечера прошлого дня немцы прощупывали позиции выдвинувшимся далеко вперед от Дарбеная авангардом, состоящим из разведывательного батальона, усиленного батареей ПТО и пехотной ротой. А с утра ввели в бой главные силы — на штурм городка пошли три пехотных батальона — целый полк. В это же время второй германский полк стал обходить фланг 67-й дивизии восточнее, по дороге, заняв местечко Аизвикьи, что стало отнюдь не неожиданным, но опасным. Теперь требовалось удержать Маздаме любой ценой, причем оборонял ее бывший стройбат, только в последние два дня перешедший в 3-й стрелковый батальон 56-го полка, который в прошлом году был лучшим в округе.
Дрались бывшие строители отчаянно — большинство из них отслужило раз кадровую службу, причем не с лопатой в руках, а с малиновыми петлицами пехоты на гимнастерках. Да и поддержка артиллерии была действенной — все же четыре полнокровных дивизиона в двух артполках, без малого полсотни орудий, причем дюжина 152 мм гаубицы, и еще два десятка 122 мм, которыми перевооружили дивизию — нового типа М-30, более дальнобойные орудия, чем прежние.
К вечеру противник от моста через Барту, по которому шла узкоколейка на одноименную станцию, перебросил третий полк, но в два батальона, оставив один для поддержки самокатчиков, которых 22 июня пограничники хорошо потрепали, причем дважды. Перед Ницей вообще немцев не было, только севернее Руцавы были группы пехоты силой примерно батальон — истребители дважды вылетали на штурмовку с Батского аэродрома. Разведку с воздуха летчики вели постоянно, хотя несли потери от снующих узконосых «мессеров» с черными крестами на крыльях.
Пехотный вражеский полк перешел через Барту — серьезной преградой эта речушка не могла быть по определению, и начал продвигаться на Калети и Озоли, тесня прикрывающий фланг 8-й батальон, бывший стройбат, предназначенный для вливания в 114-й полк. Немцы не просто охватывали правый фланг дивизии — назревало окружение 281-го стрелкового полка подполковника Есина, три батальона которого отчаянно дрались в Скуодисе, отстаивая каждый дом и переходя в контратаки.
В иной ситуации Николай Алексеевич отдал бы приказ отходить на Прекуле вдоль линии железной дороги, уничтожая станционные постройки, и взрывая мосты на дорогах. Но не сейчас, он был искренне рад, что враг бросил в сражение свои главные силы, погнавшись за победой, которая сейчас для него очень близка. Но она может обратиться в мираж в самое ближайшее время, в того пресловутого журавля в небе, выбранного вместо синицы в руках. Взять Озоли он просто не позволит — здесь в резерве саперный и стрелковый батальоны, «пришлые», а второй вообще бывший стройбат. Пусть менее надежные, чем кадровые батальоны дивизии, но воевать будут упорно, к тому же саперы уже дрались с немцами на границе, и отступили на север, в Латвию, в относительном порядке.
— Скоро начнут…
Николай Алексеевич взглянул на часы — время приближалось к полуночи, бой вроде бы должен затихать, но он продолжался. Начарт дивизии полковник Корнеев грамотно командовал — по его приказу 242-й гаубичный полк майора Сазонова и 94-й легкий артиллерийский полк майора Индиенкова могли обстреливать практически как центр, так и оба фланга, перенося совместный огонь на любое опасное направление. К тому же сейчас они не жалели снарядов — дело того стоило, да и расчеты дорвались до боя и сейчас артиллеристы, как говорится, «отводили душу».
