Торрасу! Он просто рассвирепел. Он рычал, что ноги его больше не будет в этой долине. Вдовушки сочувственно глядели ему вслед, а мои ухажеры на конях преследовали его. Верхом они чувствовали себя уверенней перед пешим, но больше, чем на неловкие насмешки, их не хватало. А когда он обернулся и смерил их грозным взглядом, они и вовсе смолкли.
Я ехала с ними до подножья горы. Потом они вернулись, а я спрыгнула на землю и стала прощаться с конём. Я решила идти за ним, а коню в горах делать нечего. Мне было страшно, но я всё же пошла.
Он шёл, не оборачиваясь, и весь кипел от негодования. Я шаг за шагом поднималась за ним по крутой тропе, с ужасом думая, что я делаю. Он остановился у ручья, подставил ладонь под струйку воды и плеснул в горящее лицо. Я тоже остановилась у этого ручейка и погладила камень, к которому он нечаянно прикоснулся. А он был уже далеко и всё так же шёл к своей башне, не оборачиваясь назад. Я вслед за ним поднялась на площадку перед башней и увидела, как он стоит, опустив голову и плечи. И лишь тогда он обернулся и взглянул на меня. И он вовсе не торопился признаваться в любви. А мне не пришло на ум ничего другого, как сказать: «Представляю, как разозлится брат».
VI
Два часа спустя я вернулась в башню с торбой, полной ягод и орехов. Мне даже удалось поймать в неглубокой луже неповоротливого ползуна, рыбу, переползающую из одного водоёма в другой. Наш новый дом блестел. Тахо навёл такую чистоту, что у меня возникло подозрение, уж не вылизал ли он всё своим длинным розовым языком. В очаге был сложен хворост, а возле него лежала пластмассовая зажигалка.
— Синтезатора я не нашёл, — сообщил он с довольным видом. — Так что придётся готовить. А всё остальное в порядке. Если, конечно, не обращать внимания на отсутствие стола, одеял и прочих милых мелочей.
— Зажигалки более чем достаточно. Если б ещё был котелок.
— Вот! — Тахо с гордым видом показал мне глиняный горшок с почерневшими от копоти боками. Я взяла его в руки и заметила, что от его края отбит кусочек с ноготь мизинца. — Ты чего улыбаешься? — насторожился щенок.
— Да так, вспомнила кое-что. Сейчас будем готовить ужин.
А вспомнила я, что именно в этом горшке подгорел обед, который я пыталась приготовить мужу на второй день моего пребывания в башне. Торрас вернулся голодный и, узнав о моей беде, только разозлился.
— И как меня угораздило выбрать тебя! — рявкнул он. — Уж я-то мог бы найти себе жену получше.
— В таком случае мне повезло больше, чем тебе, — всхлипнула я.
Он с сразу остыл и, погладив меня по щеке, прошептал:
— Извини. Я сказал не подумав. Лучше тебя для меня ничего не может быть…
Рассортировав свою добычу, я быстро приготовила ужин. Тахо восторженно шевелил длинным носом, втягивая запахи незнакомой пищи и молчаливо слонялся возле очага, поглядывая на отдраенный горшок, в котором варился ползун, приправленный корнем синеока и солёными орешками.
На улице стемнело, и выглянули звёзды. Поужинав, мы вышли посидеть возле дома, и Тахо как-то незаметно вытянул из меня всю историю, связанную с этой башней.
— Значит, через год он погиб? — грустно спросил щенок, и я не могла понять, принял он всё это за сказку или за правду.
— Бой был неравный, — вздохнула я, чувствуя, что мне это уже снова начинает казаться легендой. — Он остановил злые силы, рвавшиеся в долину из Ледяных Степей, но и сам погиб.
— Он был сильным Воином Духа?
— Конечно, но силы самых сильных не безграничны. Это случилось вон там, ниже, на склоне, обращённом к Болотной стране. К утру вся трава там превратилась в пепел, посреди которого лежал его меч. Так всё и кончилось.
— Как грустно, — пробормотал Тахо, глядя на меня влажными синими глазами. — Почему в жизни всё всегда грустно кончается? Почему погибают самые хорошие?
— Может, потому что хорошие не терпят Зла и постоянно рвутся в драку?
— А она? — он никак не мог отождествить меня с женщиной, чей подвиг состоял только в том, что она целый год была покорной и любящей женой.
— Ну, она… она жила ещё долго, но не здесь. Она взяла его меч и ушла за Ледяные Степи.
— Но она ведь не забыла его?
— Нет. Его нельзя было забыть.
— И потом она тоже умерла?
— Когда пришёл её срок.
— И они увиделись… там?
— Не знаю, может быть. То, что происходит «там», для нас тайна. Это знает только наша душа.
— И они никогда больше не встречались?
— Ну, почему? Разве такая любовь могла закончиться ничем? Они встретились ещё дважды. Первый раз они даже не успели узнать друг друга, но второй…
— Что произошло во второй раз?
— Они встретились и снова полюбили друг друга. Они поженились, и у них родился сын. А теперь пошли спать. С завтрашнего дня у нас начнётся новая жизнь.
Тахо поднялся и побрёл в дом. Я тоже встала и посмотрела на звёзды.
«Они встретились и снова полюбили друг друга. Они поженились, и у них родился сын. А потом затрубили трубы Блуждающих Богов, и их снова разбросало по Галактике. Думай обо мне, и мы будем вместе…»
Я вернулась в башню и легла на каменное ложе. Тахо уже посапывал на полу возле очага, а я ещё долго лежала, вспоминая, пока Торрас не слился с Кристофом, как, в сущности, и было на самом деле.
Так началась наша жизнь в старой Башне. Жизнь спокойная, неспешная, полная раздумий и воспоминаний. Мы много бродили по горам, дыша воздухом высоты. Я снова занялась кэндо, понемногу обучая Тахо. Вечерами мы сидели на улице или у очага, и я читала ему курс теории пилотажа. По ночам дешифраторы нашёптывали нам основы языка Диктионы, так что вскоре мы уже свободно изъяснялись на нём. День шёл за днём, складываясь в недели, и единственное, что мучило меня, так это то, что недели идут не только для меня. Мой малыш на Земле рос, у него резались зубки, он начал садиться, потом начнёт вставать. И когда он пойдёт своими ножками по мягкой траве возле дома, меня не будет рядом. И что он скажет, когда придёт время произнести первое слово? Наверно, уж не «мама»… Это было трудно перенести, как и затянувшуюся разлуку с мужем, и моё полное неведение о том, что с ним и где он. По
