— Именем кровных уз, объединяющих нас, — теперь я обращался только к Мурри, — поклянись, что мы пришли с миром, согласно обычаям этой земли.
Ответом мне было молчание, и я почувствовал острое разочарование. Если Мурри собирался разлучить меня с моими сородичами, после того, как удача наконец–то Улыбнулась нам…
— Я жду, Мурри!
— И умереть? — услышал я в ответ.
— Смерть! С меня довольно смертей! — повысил я голос.
Мимо моей головы вновь просвистел брошенный рукой камень.
— Я пришёл с миром, — проворчал Мурри. — Он наверняка не понимает кошачьего языка.
Наступило молчание, прерываемое только стуком копыт. Маленькое стадо уходило прочь.
— Тогда оставайтесь, — конец фразы был заглушён тяжёлым кашлем. Я услышал шорох, наверное, говоривший с нами ушёл. Всё напряжение сразу же улетучилось, и я с облегчением сел — нет, осел на камни. Судя по наступившей тишине, атак сегодня больше ждать не придётся.
Звёзды растворялись в предрассветном небе. Я дважды окликнул Мурри, но кот не отзывался. Ну конечно, он отправился на охоту. Охотиться на яков — не простое дело, особенно, если их много. Их защищает толстая шкура да ещё тяжёлые, грозные рога; отбиваясь от нападения, они собираются в круг, и быки, и коровы, окружая телят, и опускают рога. А Мурри, хоть он и был здоровый по сравнению с обычными котами, всё же далеко отставал от своих родителей и по росту, и по силе.
Говоривший с нами неизвестный ушёл вместе со стадом, запах которого так притягивал Мурри. После того, как стихли звуки его шагов, наступила полная тишина. Где–то неподалеку лежало озеро с водорослями, я хорошо чувствовал его запах. Моё тело всё настойчивее требовало благ, которые сулила эта находка, и я больше не мог сопротивляться.
Я принялся искать дорогу среди высоких острых скал. Уже светало, и я разглядел, что многих из скал коснулись резец и молоток скульптора. Больше половины из них превратились в котов–хранителей, с мордами, обращёнными в сторону равнины смерти, с которой мы пришли.
Первые фигуры огорчали своей грубостью и неестественностью, но по мере того, как я углублялся, фигуры становились всё лучше, словно скульптор учился на собственных ошибках. Сходство в их позах говорило о том, что их вырезала одна и та же рука.
Наконец я наткнулся на целую стену из статуй, перегораживавшую проход между двух скал. Было очевидно, что вырезанные где–то в другом месте фигуры просто принесли сюда и сложили из них стену.
Я сбросил мешок, привязал к нему верёвку и полез вверх. Камни обдирали мне кожу, но всё–таки я вскарабкался на голову самого здорового кота и посмотрел вниз.
Да, здесь и в самом деле пряталось озеро, но сильно запущенное. Сорные, бесполезные водоросли давно никто не пропалывал, кое–где водоросли были вообще выедены начисто, словно кто–то не углядел за стадом.
По берегам бродили яки, и в разгоравшемся свете утра я сразу заметил, что и за ними тоже давно не ухаживали, хотя это были крупные, домашние яки, а не дикие. Их густая шерсть свалялась, а у некоторых даже волочилась по земле, обрастая прилипшими водорослями, песком и мелкой галькой. Они не могли очиститься от этой дряни сами; время от времени кто–нибудь из них с жалобным мычанием тянулся к особо тяжёлому наросту, тщетно пытаясь счистить зубами с шерсти налипшую грязь.
Людей не было видно. Правда, на другой стороне озера стояло некое подобие хижины. Ни один уважающий себя человек не назвал бы это своим домом: стены, кое–как сложенные из разнокалиберных камней, то тут, то там выпирали наружу. Только крыша была относительно ровным местом, резко выделяясь своим сине–зелёным цветом на фоне красно–рыжих, испещрённых прожилками камней.
Такой ковёр могли соткать только в Вапале, где, говорят, есть растения, которые растут не в озёрах, которые выпускают длинные побеги, радующие глаз необычным цветом.
Мурри до сих пор было не видно и не слышно, но яки сгрудились вместе. Иногда какой–нибудь молодой бычок мотал головой и мычал, скорее беспокойно, чем вызывающе.
За дверью лоскутной хижины что–то завозилось, и наружу выбрался человек с корзиной для водорослей в руках. Очень старый и тощий, что сразу бросалось в глаза, потому что он был одет только в юбку, невероятно драную и заношенную.
Взлохмаченные волосы торчали во все стороны, грязными космами падали на обтянутые кожей плечи, придавая ему вид песчаного дьявола из сказок. В другой руке он держал посох, короче, чем у меня, и без стальных лезвий. Он нуждался в посохе для опоры, это стало очевидно, когда он заковылял к озеру.
— О Древний… — несмотря на скрипучий голос, его акцент выдавал в нём потомка благородных кровей, а не простого торговца, и я не знал, как его полагается величать. — О Великий, я не враг тебе.
Старик склонил голову набок, словно прислушиваясь к моим словам.
— Не вапаланец, нет. Наверняка кауланин. Купцы? А ты вышел вперёд остальных? Это всеми забытое место, и вы не найдёте здесь подкрепления. С тобой… — тут он замолчал и нахмурился. Брови у него были очень густые, торчащие, и я заметил, что один глаз обезображивала пелена бельма. — С тобой пришёл песчаный кот.
— Он… он мне почти как брат. Его народ оказал мне помощь, когда я нуждался в ней. Они приняли меня как друга.
— Дааааааааа… — он тянул слово, пока не зашипел, как Мурри. — А теперь ты, наверное, скажешь, что ты — будущий император? Если трудно оставаться человеком, то насколько же труднее оставаться правителем? Много времени прошло. Древние… Карсавка… говорят, даже Закан, наверное, уже просыпаются. Но ты не найдёшь здесь ничего, хоть у тебя на шее и висит знак. Оставь меня в покое. Мне нечем помочь героям, какими бы могучими они ни были в своё время.
— У тебя есть то, что может предложить каждый, о Древний. Я не герой, но мне тоже нужно есть и пить…
— Если ты и в самом деле сын Духа, тот самый Карсавка, который придёт снова, как гласят древнейшие сказания, — тут он снова задумался, судя по лицу, что–то вспоминая, — то кто сможет отказать тебе? Множество песен сложено о твоих деяниях.
И тут он выкинул штуку, которой я никак не ожидал от такого старика. Он откинул назад голову и запел. Куда пропала шершавая хриплость, он запел легко, не срываясь. Если закрыть глаза, можно было подумать, что я слушаю настоящего барда, достойного сидеть за императорским столом.
«Песок его одарит светом,
А скалы силой наградят,
Навстречу буре он шагнет без страха,
И будут в нём две жизни.
Он придёт, когда наступит время.
