кого приводим сюда, помогаем им и Хьюго. Но его первый Жнец забыл об этом. Считал, он знает, что делать, лучше, чем Хьюго. И это плохо кончилось. Так что пришлось вмешаться Руководителю.
Уоллес уже слышал о нем. Нельсон назвал его противным парнем.
– Руководитель?
– Тебе лучше не встречаться с ним, – быстро сказала Мэй. – Он наш босс. Это он приставил меня к Хьюго и учил жать. Лучше… когда его здесь нет. Мы не хотим привлекать его внимание.
Волоски у него на шее встали дыбом.
– А чем он занимается?
– Руководит, – сказала Мэй так, словно ее ответ был исчерпывающим. – Не беспокойся об этом. К тебе это не имеет никакого отношения, и ты вряд ли когда с ним встретишься. – А затем добавила себе под нос: – По крайней мере, я надеюсь, что будет так. – И пошла к двери.
Уоллес снова посмотрел в окошко и увидел, что женщина вроде как собирается что-то сказать. Она открыла было рот, но тут же снова закрыла его. Ее губы вытянулись в тонкую, бескровную линию. Она встала так резко, что ножки стула скрипнули по полу. Разговоры в лавке стихли, и все смотрели теперь на нее, она же не сводила глаз с Хьюго. Уоллес вздрогнул, прочитав на ее лице ярость. Ее глаза были почти черными. Ему показалось, она собирается ударить Хьюго. Но женщина этого не сделала, а просто обошла столик и направилась к двери.
И на секунду остановилась, когда Хьюго сказал:
– Я буду здесь. Всегда. Когда бы вы ни оказались готовы, я буду здесь.
Ее плечи поникли, она вышла из «Перевозок Харона».
Хьюго смотрел из окна, как она идет по дороге. Мэй подошла к столику и положила руку ему на плечо. Она что-то тихо сказала, но Уоллес не разобрал ни слова. Хьюго вздохнул и покачал головой, а потом взял чашку и поставил обратно на поднос. Мэй посторонилась, он встал, поднял поднос одной рукой и пошел в кухню.
Уоллес быстро подался назад, не желая быть застигнутым за подглядыванием. Он сделал вид, будто рассматривает всяческие кухонные приспособления. Дверь распахнулась, и вошел Хьюго. В «Перевозках Харона» снова стало шумно.
– Вам нет необходимости все время находиться здесь, – сказал Хьюго.
Уоллес в смущении пожал плечами:
– Мне не хочется путаться под ногами. – Он понимал, до чего смешно это прозвучало, и не смог облечь в слова свои настоящие чувства – ему не хотелось, чтобы вокруг (или упаси Господи, сквозь) него кто-то ходил, словно его вообще здесь нет.
Хьюго пристроил поднос рядом с раковиной.
– Пока вы в лавке, это место в той же степени ваше, как и наше. Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя пленником.
– Но все же я чувствую себя им. – Уоллес кивком показал на трос. – Помните? Вчера вечером мне пришлось тяжело.
– Помню, – отозвался Хьюго. Он посмотрел на чай в чашке и покачал головой. – Но пока вы у нас, вам можно свободно передвигаться по территории лавки.
– А почему вас волнует то, что я чувствую себя пленником?
Хьюго посмотрел на него:
– А почему бы нет?
С ним было чертовски трудно иметь дело.
– Я вас не понимаю.
– Вы не знаете меня. – Это была всего-навсего констатация факта и ничего более. Не успел Уоллес ничего сказать, как Хьюго поднял руку. – Я знаю, как это звучит. И не пытаюсь дерзить, заверяю вас. – Он опустил руку и снова посмотрел на поднос. Чай остыл и стал темным. – Очень легко позволить себе скатиться по наклонной и упасть. А я падал очень долго. «Переправа Харона» была не всегда. Я не всегда был перевозчиком. И успел наделать немало ошибок.
– Неужели? – Уоллес сам не знал, почему он так недоверчив.
Хьюго медленно моргнул.
– Конечно. Вне зависимости от того, кто я есть и что делаю, я еще и просто человек. И все время совершаю ошибки. Женщина, которая была здесь, Нэнси… – Он покачал головой. – Я изо всех сил стараюсь быть хорошим перевозчиком, потому что знаю: люди рассчитывают на меня. И я должен соответствовать. Я учусь на своих ошибках, хотя продолжаю делать их.
– Не знаю, поможет ли это мне.
Хьюго рассмеялся:
– Не могу обещать, что не накосячу, но мне необходимо быть уверенным в том, что ваше пребывание здесь будет спокойным и вы отдохнете. Вы заслуживаете этого, в конце-то концов.
Уоллес отвел взгляд:
– Вы меня не знаете.
– Не знаю. Но именно поэтому мы делаем сейчас то, что делаем. Я постепенно узнаю вас, и мне становится ясно, как лучше помочь вам.
– Я не хочу, чтобы вы мне помогали.
– Я понимаю вас. Но надеюсь, вы осознаете, что не должны проходить через все это в одиночку. Можно вас спросить?
– А если я скажу «нет»?
– Тогда вы скажете «нет». Я не собираюсь принуждать вас к тому, к чему вы не готовы.
Уоллес знал, что терять ему нечего.
– Прекрасно. Задавайте свой вопрос.
– У вас была хорошая жизнь?
Уоллес вскинул голову:
– Что?
– Ваша жизнь. Она была хорошей?
– Что, по-вашему, означает «хорошая жизнь»?
– Вы увиливаете от ответа.
Так оно и было, и Уоллесу страшно не понравилось, что Хьюго раскусил его. До такой степени не понравилось, что он почувствовал зуд в теле. Казалось, он на витрине и демонстрирует то, что, как он считал, никогда не будет готов продемонстрировать. Он не пытался напустить туману; а просто никогда не задумывался о качестве своей жизни. Он вставал утром. Шел на работу. Делал работу и делал ее хорошо. Иногда он ошибался. Но по большей части поступал правильно. Вот почему их фирма была столь успешной. Что еще такого важного есть в жизни кроме успеха? Ничего.
Да, у него не было друзей. Не было семьи. Не было женщины, никто не горевал о нем, когда он лежал в дорогом гробу в нелепой церкви, но это же не единственное мерило того, хорошо или плохо прожита жизнь. Все зависит от точки зрения. Он делал важные вещи, и, в конце-то концов, никто не мог требовать от него большего.
Он сказал:
– Я жил.
– Да. – Хьюго все еще смотрел на чашку. – Это не ответ на мой вопрос.
Уоллес ощетинился:
– Вы не мой психотерапевт.
– Вы это уже говорили. – Он взял чашку и вылил чай в раковину. Казалось, ему больно делать это. Темная жидкость растеклась по раковине, Хьюго включил воду и смыл осадок.
– Вы так… вы так ведете себя и с другими?
Хьюго завернул кран и осторожно поставил чашку в раковину.
– Все люди разные, Уоллес. И потому нет каких-то единых правил, которые можно было
