Я вложила нож на кожаные ножны так, чтобы у вампирши был лучший обзор. Таким образом, она могла наблюдать за блеском острого края лезвия в тусклом свете. Я снова нырнула в сумку и на этот раз достала медицинские ножницы и упаковку резиновых перчаток.
— Что это? — Этот вопрос вампирша прошептала. Отзвук страха в ее голосе заставил меня на нее посмотреть. Ее лицо было измученным и напряженным, не от применения вампирских способностей, а от банального страха. Если вам раньше никогда не приходилось видеть пару таких ножниц как эти, то должна признать, что выглядели они немного странно, и вы вряд ли примете их за ножницы; вы скорее предположили бы, что это что-то вроде резака по металлу или заостренные клещи. Она не знала, ни что это был за предмет, ни что я им собиралась делать, и это ее беспокоило. Неизвестность пугала ее больше знания. Интересно и теоретически полезно.
Я не ответила ей. Следующей на очереди была защитная маска для лица с небольшим ремешком-держателем на затылке. Она тоже входила в обязательное снаряжение по указу правительства, но с этим я вообще-то согласна; опять же попытки отмыть кровь с ресниц со временем теряют свое очарование. Циркуляции в маске особо не было, поэтому я могла чувствовать тепло своего дыхания. На секунду я почувствовала клаустрофобию, но тут же отогнала это ощущение прочь. Если буду делать все правильно, то маска мне и не понадобится, но время от времени тела нежити начинали вести себя странным образом, брызжа струями какой-нибудь гадости, когда вы этого совсем не ожидаете. Я, правда, не хотела, чтобы кровь этого парня попала мне на лицо.
Надев тонкие перчатки, поверх них я натянула длинные прорезиненные. Эти доходили до локтей, что было необходимо, если принять во внимание тот способ, каким я извлекала сердце из тела. Многие истребители просто дырявили сердце колом, ножом или пулями, но оставляли его на месте. Если можно увидеть солнечный свет сквозь дыру в груди, то я знала, что сердце окончательно уничтожено. Но если не могла взглянуть через грудную клетку, я ни за что не верила, что сердце уничтожено наверняка. Возможно, для такого молодого вампира как этот, достаточно тех пулевых отверстий, которые я проделала в его груди, чтобы гарантировать невозможность его исцеления и неожиданного воскрешения, но я еще никогда не попадала в переплет, будучи чересчур осторожной, когда дело доходило до необходимости удостовериться в том, что вампир был реально, истинно, окончательно мертв.
Конечно, через одежду, малость, было трудновато разглядеть, насколько глубоко прошли выстрелы, поэтому именно на этот случай у меня и были с собой медицинские ножницы. Они могли разрезать все, кроме металла, хотя даже дешевый металл не был им помехой, но что-то тверже, вроде наручников, гарантированно защищено от них, а вот одежда — нисколько.
Я склонилась над телом, расположив ножницы между полами рубашки буквально над поясом джинсов, и начала резать вверх так, чтобы идти параллельно застегнутым пуговицам.
— Просто расстегни, — посоветовала она.
— Так быстрее, — отозвалась я, не отрывая ни взгляда, ни внимания от того, чем была занята.
— Но вот же пуговицы, — не унималась она. Забавно, как что-то может кого-то донимать; никогда не знаешь, чем это окажется. То, о чем бы ты никогда не подумал, может слегка испугать кого-то или навести на него жуткий ужас, запугать до смерти или заставить бежать мурашки по его коже. По какой бы то ни было причине, ее и правда беспокоил тот факт, что я резала рядом с линией аккуратно застегнутых пуговиц, но ими не воспользовалась.
Обычно я делала быстрый, ровный разрез на одежде, но сейчас я замедлилась, не особо спеша, позволяя ей смотреть, думать об этом, позволяя чему бы то ни было в этом процессе изводить ее дольше.
— Да сделай уже это! — выпалила она, ее голос был на грани безумия. — Просто разрежь, если уже собралась, или расстегни ее. Зачем делать так? Зачем кромсать так, будто ты ловишь от этого кайф?
О-у, а я-то думала, что она находила мою работу весьма чувственной, как если бы я получала от этого удовольствие. Не получала; это не вызывало у меня вообще никаких эмоций. Те дни, когда мне было не по себе от разрезания одежды, давно канули в небытие. Кромсать одежду добровольного любовника, который ловил с этого кайф, было забавным, волнующим, сексуальным. К срезанию одежды с трупа ни один из этих эпитетов не подходил. Это было всего лишь для того, чтобы я могла осмотреть грудную клетку и оценить степень повреждений, причиненных сердцу пулями, если они вообще выполнили свою часть работы. Обнажение бледной, холодной кожи скорее походило на распаковывание куска мяса из мясной лавки, неподвижного, не живого, всего лишь мяса, которое возможно придется разрезать. Только так можно было это воспринимать; только так, чтобы сохранить свой рассудок.
— Кончай уже резать! — практически визжала она.
Позади меня открылась дверь; боковым зрением, даже не отворачиваясь от тела, лежавшего передо мной, я смогла разглядеть, как в нее вошел улыбающийся Зебровски.
— Что за переполох? — бодро спросил он.
Вампирша попыталась подняться с колен с того места, где ее посадили копы. Лязг цепей заставил меня взглянуть в ее сторону и увидеть, как один из офицеров положил руку на ее тощее плечо, машинально опуская назад на колени.
— Заставьте ее прекратить, — попросила вампирша.
— Маршал Блейк мне не подчиняется. Она передо мной не отчитывается.
Вампирша уставилась на меня с широко распахнутыми от испуга глазами. Я посмотрела в них и медленно улыбнулась туго натянутой улыбкой. Она тут же попыталась отстраниться, как будто расстояние в те три метра до меня внезапно сократилось. Я улыбнулась еще шире, и она горлом издала слабый звук, как если бы старалась не захныкать или не закричать.
— Прошу, — взмолилась она, протягивая руку к удерживающему ее на коленях офицеру. — Прошу, пожалуйста, я не хочу смотреть, как она будет резать Джастина. Пожалуйста, не заставляйте меня смотреть!
— Скажи нам, где вампиры, убившие офицеров, и тебе не придется смотреть, — сказал Зебровски.
Я уже разрезала рубашку, мешал только воротник-стойка и то, как рубашка сидела на плечах, плотно прилегая к груди — ну, это и еще кровь. Ткань прилипала к ней. Отложив ножницы, я начала отделять материю от ранений, медленно, не мешая звуку отлипания от кожи наполнять тишину. Я знала, что вампирша будет ощущать звук намного громче, чем мы. Я затягивала с этим, позволяя ему отслаиваться с шипением, пока с усилием отдирала ткань от засыхающей крови и остывающей плоти. Часть ткани буквально затянуло в отверстия в грудной клетке от силы столкновения с пулей, поэтому я выковыривала ее оттуда кончиками пальцев. Это было не обязательно; обычно я стаскивала ткань одним рывком, каким срывают пластырь с пореза, но была полностью уверена, что если я буду поступать сейчас именно так, это еще больше взбесит вампиршу Шелби. Я оказалась права.
