А вот ещё: станет ли несчастная Фишка призраком Белой Леди, которые так популярны в западных странах? Мать, убившая своих детей из-за измены мужа, и после лишившая жизни себя — такое ли посмертие ждёт Елену? В любом случае, это уже было не делом Игрока, и Атропос вернулась в лабиринт.
Адам слушал Аску, не перебивая, мрачно и спокойно. Все её домыслы, подозрения — о той Игре, что ведут назвавшиеся богами. Когда девушка закончила, он спросил:
— Что дальше?
— Вот я тебя прошу совета.
Адам кивнул.
— Бросай всё к чертям. Я имею в виду, Скульда. И… выходи за меня замуж.
— Зачем? — Аска даже не рассмеялась. Её жизнь напоминала ей с некоторых пор театр абсурда, где уже ничего не казалось странным. Зато неловко рассмеялся англичанин.
— Я и отцу рассказал уже. Думаю, ты ему понравишься. Нет, глупо как-то звучит.
— Угу. Неважно, я не против. Ты парень хороший, и, если бы…
Она не договорила, а Адам не стал подсказывать. Если бы их скромную жизнь «фишек» не сломали скучающие боги, кто знает, чем могла бы обернуться нечаянная встреча? Или ещё вообще не было бы.
— А ты меня научишь?
— Чему?
Молодые люди сидели на зеленой лужайке под деревом, неподалеку от дороги, по которой, впрочем, очень редко проезжали машины. Ветерок листал открытую книгу на коленях Аски. Ей казалось, что она совсем разучилась чувствовать. Ну, предложили ей руку и сердце — так и что с того? Возможно, даже Скульду не удалось бы вызвать в ней хоть отблеск прошлой любви, похожей на умопомрачение. Всё перегорело, а лампочку менять некому. Да и не на что. А ещё она согласилась, потому что откуда-то знала: всё это пустые разговоры, которые никогда не станут реальностью.
— Этому… выходить из тела, — смущаясь, объяснил Адам. Самому смешно казалось, что он к подобной чуши собачьей способен относиться хоть капельку серьёзно. Тем не менее.
— Научу. Потом. Хорошо?
— Хорошо.
— Как дела, голубки? — из-за дерева вышел Скульд, которого встретили два неприязненных взгляда. Не сказать, чтобы он сильно удивился, но девушка обычно была рада его видеть. Рада — ещё мягко сказано!
— Скульд, мы отказываемся играть, — Аска придержала страницы книги, подняла спокойные серые глаза на бывшего героя её романа.
Спокойствие она сохраняла с трудом: уж очень хотелось прямо здесь и сейчас расцарапать лицо этому ублюдку, который взял и, шутя, исковеркал всю её жизнь — не больше и не меньше. Такой жгучей ненависти пополам с обидой ей ещё не приходилось испытывать… хотя Атропос, наверно, её поняла бы.
Улыбка Повесы несколько увяла после того, как испытанные чары дали сбой. Аска всё так же спокойно и хмуро смотрела на Игрока, и мысли её были наглухо закрыты.
— Аска, ты что, не понимаешь, от чего отказываешься? Я объяснял тебе, рассказывал…
— И сколько правды было в твоих рассказах? — Аска прервала Скульда с бессильной злобой в голосе. — А? Как будто вам заняться больше нечем, проклятые!
Игрок пытался вставить свои пять копеек, но не тут-то было. Северянку, ободренную молчаливой поддержкой Адама, перебить было невозможно. Она высказала Скульду всё: и о «фишках» и о том, о чём говорила с Атропос, о том, что узнала и о чём догадалась… И что никто и ничто не заставит больше её и Адама плясать под дудку обитателей Лабиринта!
— Да, — тихо подтвердил англичанин. — Убирайся и передай Клоту, что он тоже свободен.
Скульду оставалось только откланяться, что он и сделал. И ему даже удалось сдержать торжествующую ухмылку: получилось! Само собой, без подталкиваний и намеков! Фишка сама проскочила два этапа, и, что бы она там не говорила, отказаться они не могут — люди, однажды давшие согласие на участие в Игре, выйти из неё, при всём своём желании, не в силах. На такое способны только Игроки.
«Предстала перед Творцом буква шин и сказала: „Творитель мира, мною подобает сотворить мир, потому что мною начинается Твое имя Шадай“. Но ответил Творец букве шин: „Хоть хороша ты, но станешь в начале слова шекер — ложь, с буквами коф и рэш, ведь, украв тебя, эти буквы смогут твоей силой создать целую систему нечистых сил лжи и подделки под чистые силы. Поэтому не могу я твоими свойствами создать мир, ведь потому как есть против тебя нечистая система, невозможно тобою достичь цели творения“».
Скульд рано вернулся и, едва ли не пританцовывая, кинулся к рабочему дневнику. «Ферментация» — вычеркнуть. «Экзальтация», то есть «возбуждение», пробуждение чувств — вычеркнуть! Две стадии осталось, не больше — а потом… что потом?
— Победа! — Скульд упал в кресло и забулькал себе вина, полюбовался на игру алых оттенков в тонком хрустале и повторил, смакуя, волшебное слово. — Победа.
Он уже понял, что душа, которую он сначала вслепую вёл по пути совершенствования, сбросила повязку и оттолкнула его руку. Но с пути не сошла! Кто знает, был ли таков замысел Аски, которая вознамерилась самостоятельно превратить себя в камень Философов — или наивная девочка всерьёз думала, что всё прекратится от одного слова, как страшный сон. Как бы не так!
Скульд, наэлектризованный нетерпением, не мог усидеть на месте. Фишка Атропос вчера попала на клетку-ловушку, да и вообще: её игра в этот раз не отличалась особым изяществом. Довести Фишку до такого состояния, чтобы ей было нечего терять и не о чем скорбеть? Да ну, ересь.
У Адама было неплохое положение — особенно если учесть, что он крепко держал своё слово, отпустив Фишку в абсолютно свободное плавание и помогая, по мере сил, Скульду. Но, пожалуй, пришла пора завершить это сотрудничество.
Скульд мельком глянул на себя в зеркало, пригладил волосы и вышел.
Атропос ждала Клота в Райском саду, нервничая. Никто, однако, не заметил бы ни единого признака волнения на лице или в фигуре Атропос волнения: руки покоились на подлокотниках, грудь спокойно опускалась и поднималась, а темные глаза из-под полуопущенных век наблюдали за игрой солнечных бликов. На самом деле девушка едва не подскочила, когда Клот размашистыми шагами приблизился к ней, поцеловал и тут же отодвинулся, озабоченно глядя на любовницу.
— Что случилось, моя Терпсихора?
— Клот, — Атропос не удалось преодолеть напряженность в голосе, — ты должен выйти из Игры.
— Ага, — ответил Плут.
Он сел рядом, закинул ногу на ногу, обхватив колено ладонями. Потом пожевал, завёл глаза к бровям, и наконец-то обернулся к Атропос.
— Почему?
Она честно пересказала ему происшествие с «нечаянно» объявившейся в Лабиринте Фишке (ведь она обещала только Скульду не говорить!), а потом замолчала, собираясь с духом.
