— Возвращайся на Равнины, когда сможешь, — сказал Орван. — Когда тебе станет лучше. Ты ведь знаешь, что мы всегда будем рады тебе…
Ральднор покачал головой. Чувствуя, как разрывается от боли сердце, он сказал:
— Не стоит во второй раз звать к себе в дом вора и убийцу, Орван. Он может украсть и погубить кого-нибудь еще.
Орван опустил голову и вышел из комнаты.
После его ухода к Ральднору являлись всего двое. Первой была заравийская женщина, на чьей незнакомой груди он плакал в тот день. Когда он увидел ее в следующий раз после своего срыва, то ожидал, что в ее присутствии он будет смущаться и чувствовать себя неловко, но она своим ласковым и вежливым обращением как-то ухитрилась сделать так, что он принял свои действия. Похоже, она была любовницей Зароса, хотя и жила в другой квартире где-то в этом же здании. Она всегда была очень молчаливой, но ее присутствие всегда становилось для Ральднора невыразимым утешением. Она приносила ему поесть, а время от времени читала что-нибудь неторопливым звонким голосом. Ее звали Хелида, и ее интерес к нему был скорее материнским, чем просто женским, поскольку она явно очень любила Зароса за свой сдержанный и довольно сложный лад.
Вторая посетительница была куда менее приятной. Она являлась по ночам и проникала в его сны в пожирающем погребальном пламени. Он даже начал бояться спать. Орван в свой последний приход оставил ему волчью шкуру, и иногда в лунном свете белый мех казался ее волосами, разметавшимися по его кровати. Она так измучила его, что даже ее невинность стала казаться ему ненавистной.
Запертый в покоях Зароса, он не слышал никаких новостей извне. Даже пугающая безнадежность, охватившая Орвана, не подействовала на него, к тому же, по обыкновению чувствуя себя не таким, как его народ, и впервые подружившись с Висом, он ощущал себя настоящим заравийцем, единым целым с толпой в Лин-Абиссе.
Но на восьмой день его добровольного заточения какой-то мальчишка, кубарем взлетевший по лестнице, заколотил в дверь Зароса.
— Что ты безобразничаешь, маленький хулиган? — осведомился Зарос, и Ральднору показалось, что он узнал в маленьком посетителе сына хозяина дома, живущего со своей семьей этажом ниже.
— Зарос… там солдаты… Дорфарианцы…
— Естественно. Отдышись.
Мальчишка слегка восстановил дыхание, сглотнул и продолжил.
— Сварл видел на Косой улице дорфарианских солдат, которые спрашивали про мужчину с равнин без одного пальца на левой руке. Он велел мне сказать тебе, что кто-то отправил их сюда.
Зарос бросил мальчишке монетку и выпроводил его за дверь, потом, обернувшись к Хелиде, попросил:
— Милая, сходи-ка ты к старой Сольфине за ее краской для волос.
Хелида без единого слова исчезла.
— Я сейчас уйду, — сказал Ральднор, впавший в какую-то лихорадочную активность.
— И угодишь прямо в лапы к драконам? Не стоит, мой порывистый друг. С этого момента ты будешь делать в точности то, что я тебе скажу. О, Хелида, дорогая, ты так быстро обернулась. А теперь мы выкрасим эти желтые лохмы в пристойный цвет.
Когда Зарос принялся мазать его волосы угольно-черной пастой, а Хелида стала поливать его из кувшина чуть теплой водой, Ральднор запротестовал.
— Вертлявый, как угорь. Сиди спокойно, сейчас займемся твоими бровями.
— А она смоется? — осведомился Ральднор, ошарашенный и ставший почти послушным.
— Смоется? Боги и богини! Неужели ты думаешь, что все эти черноволосые дамы почтенного возраста, которых можно увидеть на улицах, стали бы выкладывать свои денежки, если бы первый же дождь раскрыл их маленькую хитрость?
Они посадили его перед камином и принялись усердно вытирать его голову полотенцем.
— Так себе работенка, — прокомментировал Зарос. — А теперь марш под одеяло, и закрой глазки. Правда, у некоторых дорфарианцев бывают желтые глаза — например, у их знаменитого короля Рарнаммона — но мне вряд ли удастся выдать тебя за него. И молчок, хотя, пожалуй, можешь изредка постанывать.
В этот момент на лестнице снова послышались шаги, на этот раз более тяжелые, и характерный звон кольчуг.
Через несколько секунд раздался повелительный стук в дверь. Зарос открыл дверь, очень убедительно изобразив изумление.
— Чем обязан подобной чести?
— Это никакая не честь, заравиец. У тебя здесь один человек…
— Ну да. Какая необычайная догадливость…
— С Равнин.
Зарос приподнял брови.
— Вот уж никогда, солдат. Я не якшаюсь со всяким отребьем.
— Неужто? И кто же тогда этот человек?
— Мой брат, сэр. Жертва неизвестного недуга. Врач в полном недоумении.
Два дорфарианца протиснулись мимо него и распахнули дверь в другую комнату. Они увидели черноволосого мужчину, спящего на кровати, и заравийскую женщину, притулившуюся у его постели в позе усталого отчаяния.
— Я вынужден просить вас, сэр, не тревожить беднягу. Вдобавок, — драматическим шепотом сообщил Зарос, — эта лихорадка очень заразна.
Солдат, подошедший было к кровати, шарахнулся.
— Ты доложил об этой болезни властям?
— Разумеется, сэр, — пробормотал Зарос.
— Проклятие, — выругался дорфарианец, оставшийся стоять у порога. — Ты происходишь из расы неисправимых лжецов, заравиец. Я сдеру шкуру с этих крыс на Косой улице, если увижу их.
— Да уж, лжецов здесь хватает, — глубокомысленно заметил Зарос.
Солдаты вернулись обратно к входной двери.
— А что такое этот парень с Равнин натворил, благородный сэр, что вызвал ваше неудовольствие?
— Это мое дело. Я кое-что ему должен.
Зарос проводил их и заботливо прокричал им вслед, чтобы были осторожнее на нижних ступенях, после чего захлопнул дверь — и прислонился к ней, самодовольно захлопав себе самому.
— Я обязан тебе жизнью, — сказал Ральднор. Оказалось довольно легко притворяться больным в этой комнате, столь близкой к смерти.
— Угу. Но, если говорить по существу дела, разве тебе не кажется, Хелида, что из него получился отличный Вис?
А потом, разглядывая себя в зеркальце Хелиды, Ральднор обнаружил, что оттуда на него смотрит совершенно другой человек. Произошло что-то необратимое — и это была далеко не случайность. Ибо ему казалось, что он перестал быть Ральднором — по крайней мере, тем Ральднором, которого он знал. И его новое лицо было своим, уютным, а его высокомерие выглядело очень естественным. Казалось, он просто наконец-то обрел самого себя.
«А мне очень легко с этим незнакомцем, подумал он. Он никогда не знал ни ущербности глухого разума, ни несговорчивости девушек с Равнин, ни даже белой хрустальной девочки из моего сна. Теперь я Вис, настоящий Вис. Неужели это то наследие, которое хотела оставить мне моя мать? И всего лишь из пузырька краски, купленной у старой шлюхи?»
