«Что-то не сходится», — думал Шломо, стоя в привокзальной телефонной будке, ожидая соединения с «Вилла Рода».
— Прибыл ли уже Григорий Ефимович? Так его еще нет? Ну, значит, сейчас приедет! — машинально говорил Соломон, прокручивая в голове детали этой ночи.
«Положим, Распутин приучил себя к яду, — думал Шломо. В том, что цианид был высшего качества, он не сомневался. — Это маловероятно, но возможно. Но зачем подвергать себя столь опасным тренировкам, когда являешься владельцем магических фигурок? Тогда почему он не взял их с собой? Что-то не так… Что же я упустил?»
Роняя в телефонную трубку заученные фразы, Соломон пытался собраться с мыслями. Ощущение неправильности назойливым слепнем кружило где-то внутри, не давало сосредоточиться. Вспомнить что-то исключительно важное.
Покачиваясь на сиденье пролетки, Шломо пытался в деталях восстановить все виденное в доме Юсупова, каждую мелочь. Перед закрытыми веками раз за разом вставал образ убитого. Его перекошенное лицо. Всклокоченная борода. Стеклянный холод мертвого ярко-зеленого глаза.
Уже во дворе великокняжеского дворца Соломон спросил у Дмитрия Павловича:
— Ваше сиятельство, а вы не помните, какого цвета были глаза у Распутина?
— Темно-серого, — вынырнул из мрачных мыслей Романов и криво усмехнулся. — Он весь был темным человеком.
Вспышкой выхватило из памяти Соломона левую руку Старца. Ладонь, судорожно сжатую до белизны в костяшках. Будто бы единственной мыслью в агонизирующем мозге было — не выпустить, не отдать.
«Растяпа!» — выругал себя Соломон и добавил в сердцах еще пару крепких выражений.
— Разрешите, я поведу! — оттеснил он от дверцы авто доктора Лазоверта и прыгнул за руль.
Педаль газа до упора вжалась в пол. Затрепетали на ветру великокняжеские стяги. Машина понеслась на набережную Мойки.
* * *Феликса мутило. Не помогал даже коньяк — вместо расслабления он принес тяжесть в затылке и острую боль в висках. Смерть Распутина не дала облегчения нервам. Тело наполняла усталость. Внутри ворочалось беспокойство.
Слушая вполуха пафосные речи Пуришкевича, Феликс барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Смутная тревога росла внутри Юсупова.
Феликс встал и спустился в столовую.
Подошел к телу. Голова Распутина склонилась набок. Глаза были закрыты. Тонкая паутинка слюны свисала из раззявленного рта и путалась в бороде.
Юсупов нагнулся, внимательно всматриваясь в ненавистное лицо мертвеца.
Вдруг Феликсу показалось, что правое веко Старца неуловимо дернулось. Князь зажмурился, прогоняя морок.
Глаз Распутина приоткрылся, обнажая змеино-зеленую радужку. Потом распахнулся второй — лазурно-синий. Покойник, не мигая, уставился на Феликса своим дьявольским разноцветным взглядом.
Феликс отпрянул. Тело тут же сковало ужасом. Не в силах более пошевелиться, не в силах даже дышать, Юсупов в оцепенении глядел на ожившего мертвеца.
Резким неистовым движением Распутин вскочил на ноги. На губах его выступила пена. Метнулись в воздухе скрюченные пальцы. Комната огласилась диким, истошным ревом.
— Феликс! Фе-еликс! — страшно выкатив глаза, захрипел Распутин и вцепился ему в плечо.
Феликс, собрав все силы, рванулся из железной хватки и бросился вон. В руках покойника остался его погон.
— Скорее, скорее револьвер! — Юсупов влетел в кабинет. — Стреляйте, он жив!
Пуришкевич выскочил на лестницу и остолбенел.
Рыча и хрипя, будто раненый зверь, по ступенькам карабкался Распутин.
— Феликс! Феликс! — разобрал Пуришкевич. — Все расскажу царице! Расскажу!
Трясущиеся пальцы никак не могли справиться с кобурой.
Выбравшись на площадку, Распутин прыгнул, налегая всем телом на дверь, и вывалился во двор. Одолев оторопь, Пуришкевич выдернул револьвер и бросился следом.
Дикая картина открылась его взору. Сквозь наполненную снежными хлопьями темноту в сторону ворот бежал оживший мертвец. Переваливаясь с ноги на ногу, по рыхлому снегу он удалялся вдоль кованого забора.
Пуришкевич прицелился. В ночной тиши выстрел «Саважа» прозвучал громовым раскатом.
Распутин бежал.
Владимир Митрофанович нажал на спуск еще раз.
Распутин поддал ходу.
Выругавшись, Пуришкевич что было силы укусил себя за трясущуюся кисть. Мгновения неумолимо утекали. Старец достиг уже самых ворот.
Пуришкевич старательно прицелился.
Третья пуля попала Распутину в спину. Он всплеснул руками и упал ничком в снег.
Пуришкевич кинулся к телу, но поскользнулся на неверных ногах и больно приложился головой о лед.
Сквозь вой ветра и звон в ушах ему вдруг почудился странный звук. Приглушенный хлопок. Негромкий выстрел.
Вскочив на ноги, Пуришкевич бросился к воротам. На секунду ему показалось, что от решетки отделилась неясная тень и растворилась в набитой метелью мгле.
Владимир Митрофанович подбежал к телу. Под лежащим на снегу Распутиным медленно расползалось рдяное.
Ярость ударила Пуришкевичу в голову. Он поднял ногу и от души приложил Распутину в висок каблуком.
* * *Освальду Рейнеру очень хотелось выпить. Мысль о доброй порции виски не оставляла его уже третий час. Более всего он мечтал ощутить, как его тепло греет желудок, разливается по жилам, проникает в каждую насквозь промерзшую клеточку тела. Большой бокал хорошего виски и целые сутки сна — вот что выбрал бы сейчас лейтенант, предложи ему все сокровища Старого и Нового Света.
Ни того, ни другого не предвиделось. Освальд подышал на озябшие пальцы. Надел перчатки и выбрался из ледяного авто. Каждые полчаса он совершал короткую прогулку до ограды дворца. Это помогало скоротать время и хоть немного согреться.
Прижимая к онемевшим ушам куцый воротник, Освальд шел вдоль чугунной решетки. Скрип снега под подошвами вдруг прервался глухим ударом.
Освальд приник к ограде. Дальний угол двора озарился светом. От распахнутой двери к лейтенанту тяжело бежал человек без верхней одежды и с непокрытой головой. Он переваливался с ноги на ногу и громко рычал.
В растрепанном и бородатом мужике Освальд с удивлением узнал Распутина.
В освещенном дверном проеме появилась еще одна фигура. И тут же грохнул выстрел. Пуля свистнула мимо Освальда. За ней пролетела вторая.
Лейтенант вынул из кармана револьвер и щелкнул курком.
Распутин приближался. Когда до ворот ему оставалось шагов пять, грохнул третий выстрел. Старик споткнулся и упал на колени. Рыча и мотая головой, он на карачках пополз дальше. За ним тянулся кровавый след.
