— Не набрасывайся на него, сестра, так сразу, но прежде выслушай! Быть может, у него есть уважительный повод увидеться с нами снова, — заметила Сэтлл.
— О, повод у меня более чем уважительный! — воскликнул киммериец. — Я пришел просить вас забрать обратно ваш замечательный подарок. Что-то я утомился от него за эти несколько дней!
— Забрать назад наш подарок? — поразилась Иглл. Ее ледяные глаза загорелись потрясение и негодующе. — Но это невозможно, Конан! Это немыслимо. Как только язык твой повернулся произнести столь чудовищные слова?.. Ты ничего не понимаешь в магии! Чтобы снять заклятие, требуется не меньше сил и умения, чем для его наложения. А уж тем более, заклятие того рода, каким мы одарили тебя.
— Вы верно сказали: в магии я не разбираюсь. И не желаю в ней разбираться, порази меня Кром! Но одно я знаю твердо: если что-то дано, значит, это что-то может быть и отобрано. Если меня чем-то намазали, значит, это что-то можно смыть. Если были нашептаны какие-то колдовские слова, значит, найдутся другие слова, посильнее первых.
— О, все не так просто! — покачала головой Иглл. Сэтлл перестала раскачивать гамак и присела рядом с сестрой. — Скажи, ты виделся с нашим отцом, прежде чем пройти в сад?
Конан кивнул.
— Он показался мне не совсем здоровым, — сказал он. — И постаревшим лет на пятнадцать. Клянусь Кромом, не иначе как вы довели его!
— Наш отец действительно тяжело заболел. — Иглл вздохнула и потупила глаза. — И причиной этого — ты правильно догадался — мы с сестрой. Как ни грустно и как ни стыдно это признавать. Дело в том, что мазь, которой натерли мы твою кожу в прощальный вечер, мы с сестрой тайком похитили из заветного ларчика отца. Конечно, он его запирает, но для нас открыть любой замок, даже самый сложный, не проблема. Должно быть, мы слишком увлеклись тобой, киммериец. Слишком заигрались с тобой, могучий гость, а это никогда не приводит к добру. К тому же в ту ночь не только ты поддался веселым чарам вина, но и мы тоже. Мы потеряли головы и так щедро намазали тебя магической мазью, что израсходовали ее почти всю. Осталось чуть-чуть, на самом донышке.
— Наш бедный отец, — продолжила ее рассказ Сэтлл, грустно и нежно покачивая головой, — на следующее же утро заметил нанесенный ему великий ущерб. Чтобы понять всю величину его отчаяния, надо тебе знать, киммериец, чем именно мы так безрассудно и щедро одарили тебя, обездолив собственного отца. Мазь, благодаря действию которой в течение трех лет человек обретает способность внушать всем вокруг непреодолимый страх, называется Чашей Бессмертия. Нашему отцу она досталась от его отца, а тому, в свою очередь, от его родителя, нашего прадеда. Прадед наш был настоящим чернокнижником. Это магическое снадобье он изготовлял в течение всей жизни. Главный его компонент — перемешанный пепел сожженных заживо сорока колдунов. Всю жизнь наш прадед раз в неделю отправлялся на казнь, совершаемую возле тюрьмы, на площади Правосудия в Мессантии. Если в этот день казнили на костре чернокнижника, то был праздник для него. За большие деньги он покупал у палача право в ночь после казни рыться в остатках костра, добывая вожделенный пепел.
Помимо этого он тщательно наводил справки, действительно ли сожженный был магом и вступал в отношения с демонами и нечистыми духами. Не секрет, что довольно часто сжигали на кострах невинных людей, ничего общего с занятиями магией не имеющих. Несчастные становились жертвой клеветы своих врагов или своих соседей, но палач, объявляя преступление казнимого, громогласно объявлял его злокозненным колдуном. Прадед не имел права на ошибку: если среди сорока останков хотя бы один принадлежал далекому от магии человеку, мазь не имела бы силы. Но нужно было не только перемешать в равных пропорциях пепел и связать его между собой маслом из корней дигадорры, растущей высоко в горах и, по преданию, выросшей из упавших на землю капель слюны злобного Нергала. Нужно было еще каждое полнолуние в течение десяти лет склоняться над свинцовым флаконом, где хранилась мазь (свинец, металл угрюмого Сатурна, пригоден для этой цели более других материалов), шептать заклинание, и не просто шептать, но вкладывать в магические слова всю свою волю, все желание.
Должно быть, ты знаешь, киммериец, что самое главное в талисманах, амулетах и прочих вещах силы — это воля изготовившего их мага. Если воля недостаточно сильна, если напор желания не слишком мощен — талисман работать не будет. Таким образом, наш целеустремленный и упорный прадед всю жизнь работал над изготовлением этой мази. Наш отец хранил ее всю жизнь в своем ларце и не использовал ни крупинки. Он берег ее для нас, желая предохранить от смертельно опасных дней, грозящих нам в будущем, после его смерти.
— Не нам, а мне, — поправила ее Иглл. — Наш отец, хотя и является самым опытным и мудрым астрологом на свете и отлично знает, что рок обмануть нельзя, но, когда дело касается нас с сестрой — мудрость и рассудительность отказывают ему во имя безумной надежды… Но дело не в этом. Ты видишь теперь, насколько ценно то зелье, которое мы так безрассудно потратили на тебя. Неужели ты будешь продолжать настаивать, чтобы мы забрали свой дар назад, чтобы все усилия нашего прадеда, чтобы болезнь и отчаяние нашего отца — все было напрасно?..
— Я очень сочувствую вашему отцу, — сказал Конан (и сказал искренне). — Правда, мало-мальски сообразительный человек догадался бы прятать свои магические безделушки там, где их не смогут найти любимые дочки. Еще больше я сочувствую вашему прадедушке, которому пришлось так долго рыться в смердящей золе площадных костров. Но при чем тут я? Разве я просил обмазывать меня с ног до головы этой пепельной дрянью, от которой все нормальные люди стали шарахаться от меня, словно от чумы?.. Насколько я помню, вы напоили меня до того, что я не смог шевельнуть ни ногой, ни рукой, и проделали всю эту процедуру без моего согласия.
— Да, мы не спрашивали твоего согласия, — кивнула Сэтлл и терпеливо вздохнула. — Видишь ли, мы очень хотели, чтобы получился сюрприз. Чтобы для тебя это было неожиданно, удивительно и весело.
— Ты показался нам умным и предприимчивым человеком, — добавила Иглл. — Таким, который сумел бы распорядиться этим бесценным даром. Что из того, что в течение трех лет все шарахались бы от тебя, как от прокаженного, и трепетали, как при виде самого Нергала? Зато ты смог бы стать великим и знаменитым человеком. Ты смог бы стать королем.
— Я стану королем и без ваших тошнотворных мазей, — спокойно заметил Конан. — Впрочем, язык мой пересох от спора. Сделайте поскорее то, о чем я прошу вас. Пока еще прошу, — добавил он с многозначительной интонацией в голосе. — А затем можете продолжать раскачиваться в гамаке и нежно любоваться друг другом. Клянусь, я уйду, как только моя кожа примет свой нормальный оттенок, и больше никогда не потревожу вас.
