Олег Павлович продолжал, не обращая внимания на реплику Климова:
– А пока мы еще здесь, надо быть предельно бдительными. Во второй раз так не повезет, если мы снова вовремя не обнаружим врага. Я думаю, мы сможем выдержать осаду в течение нескольких дней. Мария Семеновна, как у нас с продовольствием?
Мария Семеновна на минуту задумалась.
– С продовольствием у нас порядок. Вяленая рыба, сушеные грибы, копченая оленина и зайчатина – всего этого вдоволь. И вода под боком, пей – не хочу. Так что с продовольствием проблем нет.
Олег Павлович одобрительно кивнул.
– Хорошо. Борис, как твое плечо?
Борис поморщился.
– Плечо как плечо, кости целы. Обычный ушиб, так что все в норме. Не бойтесь, Олег Павлович, я из строя пока не выбыл и выбывать не собираюсь. А этим гадам я еще не одну шею сверну, помяните мое слово.
– Боевой дух нашей главной ударной единицы на должной высоте, -полушутя, полусерьезно произнес Климов, затягиваясь папиросой. – Так держать, Борис! Мы им еще покажем!
– Не до шуток нам теперь, постыдились бы, – с укором, сказала Мария Семеновна.
– Но и слезы проливать не из-за чего, – возразил Климов. – Все живы-здоровы, жертв с нашей стороны нет… почти нет, противник понес значительные потери, одним словом – одержана первая победа. Да ведь этому радоваться надо, а не горе горевать! А вы… Эх вы!
– Друзья, – прервал его Олег Павлович, – не будем отвлекаться. Давайте принимать решение. Вы согласны с моим предложением?
– Да чего уж там, конечно, согласны, – за всех ответил Климов. – А все-таки геройские у нас ребята! Скажете нет, Мария Семеновна?
– Настоящие герои! – улыбнулась Мария Семеновна.
– То-то, – самодовольно хмыкнул Климов и вдруг рассмеялся: – А здорово мы их, а?
– Мне совершенно непонятны, Семен Степанович, – раздраженно произнес Олег Павлович, глядя в глаза Климову, – ваши внезапные переходы от самого мрачного пессимизма к переливающему через край оптимизму. Положение слишком серьезное, чтоб к нему так относиться.
– А вы думаете, дорогой товарищ инженер, – с внезапной злостью проговорил Климов, – что я сам не знаю, в каком мы положении? Или я прятался за вашими спинами, когда эти бродяги сунулись сюда? А?
– Прекратите! – оборвала мужчин Мария Семеновна. – Нашли время для ссор… Олег Павлович, мы с вами согласны, здесь нам оставаться больше нельзя. Другого выхода у нас нет.
Решение было принято. Оставалось только ждать смены погоды.
Прежде чем разойтись по наблюдательным площадкам, Борис остановил молодого водителя.
– Николай, – вполголоса спросил он, – где ты похоронил того парня, что хотел нас предупредить о нападении?
– На берегу, но не со всеми вместе, а отдельно. Сверху камень привалил, чтобы все было по-человечески. Ведь он герой…
Борис хлопнул Николая по плечу.
– На верную смерть шел, чтобы спасти нас. Действительно, герой… Эх, жалко парня!
– А знаешь, Борис, кто его убил? – спросил Николай, вспоминая события вчерашнего вечера. – Тот самый бугай, от которого и тебе досталось.
Борис заскрипел зубами от злости:
– Ну, попадется он мне… Я ему его бычью шею сверну, это как дважды два… Кстати, у него я климовский нож видал.
– Ну да? – удивился Николай.
– Вот тебе и да. Неясно только, как он к нему попал…
Таран вернулся в стойбище один. По пути от лагеря пришельцев на горстку оставшихся в живых Людей Огня напали Древесные Люди и всех убили. Остался один Таран. Истекая кровью, со стрелой, глубоко засевшей в мощной спине, он к утру кое-как добрался до родной деревни. Узнав о поражении своих воинов, вождь пришел в неописуемую ярость. Вопя от гнева и злости, он схватил дубинку и начал крушить ею все, что попадалось под руку. И только после того, как одержимый яростью вождь проломил головы трем или четырем воинам из своего окружения, гнев его несколько улегся. Срочно был собран совет старейшин, единодушно решивший отомстить пришельцам за смерть соплеменников. И вождь начал готовиться к новому походу. Ждали только улучшения погоды.
На третий день с утра подул юго-западный ветер, разогнавший тучи и принесший долгожданное тепло. Робкое солнце выглянуло из-за холма и озарило землю своим живительным светом. Ему навстречу поднялись тысячи младших его собратьев – головки желтых одуванчиков. Люди, измученные бессонными ночами и постоянными бдениями, облегченно вздохнули, улыбки появились на их лицах. Сегодня должна решиться их судьба: либо они вернутся в двадцатое столетие, либо… Действительно, что будет потом, когда кончится горючее? Куда забросит их жестокая и равнодушная к людским страданиям судьба? И как сложатся тогда их взаимоотношения с местными жителями?
Каждый из колонистов решал эти вопросы по-своему, но никто не произносил мыслей вслух, боясь показать свое неверие в возвращение. Люди обманывали себя и друг друга, делая вид, что вопрос о возвращении решен и не подлежит сомнению, что вернуться для них – это раз плюнуть, стоит только сесть в автобус. На самом же деле никто толком не верил в такое чудо. И все же в глубине души каждого из этих измученных людей теплилась крохотная надежда – а вдруг? Один лишь Климов, обычно молчаливый и неразговорчивый, теперь болтал без умолку, вытряхивая на слушателей целый ворох несформировавшихся еще, но уже родившихся мыслей о будущем житье колонистов в случае неудачной поездки. То ли желание приободрить упавших духом людей, то ли нервное возбуждение, явившееся результатом трагических событий трехдневной давности, развязало ему язык, – только его голос слышался во всех уголках лагеря с раннего утра до поздней ночи.
– Ничего, мы им еще покажем, – говорил он, – они еще мириться к нам придут. Ну и что с того, что мы не найдем эту трещину? Нужна она нам очень! Уедем куда-нибудь подальше от этого проклятого места, разобьем новый лагерь и заживем себе припеваючи. Руки у нас есть, головы тоже на плечах у всех имеются, так неужели же мы дадим себя в обиду? Да никогда! За час мы уедем отсюда так далеко, что ни один дикарь нас не найдет. А если и встретим в новых краях какое племя, то сумеем найти с ним общий язык и наладить соответствующий контакт. Они ведь тоже люди, надо только суметь договориться с ними. На первых порах автобус приспособим под жилье. А потом я вам такой дворец отгрохаю, что вы и сами не захотите отсюда уезжать. Не верите? Потом вспомните мои слова. А трещина… Что трещина? Найдем мы ее, никуда она от нас не денется. Дайте только срок.
Этот монолог, прозвучавший ранним утром в день планируемого отъезда, мало чем отличался от предыдущих словоизлияний неугомонного столяра. Люди слушали его и в душе соглашались. Может быть, действительно, еще не все так плохо?
