– Отвечаю по порядку, – казалось, Роберт Карлович совсем не обиделся. Я – один из хозяев этого мира. Не самый могущественный, но – хозяин. А вы, как и большинство грасперов, наемный служащий и навсегда им останетесь. Сейчас мы предлагаем присоединиться к тем, кто принимает решения за других.
– Траутман, – подключился к беседе Петров, – по первому требованию я предоставлю тебе необходимую формулировку обещания, помогу дать это обещание и обеспечу, чтоб медведи узнали, что ты им больше не интересен. Это только твой выбор.
– Мне нужно подумать, – несколько обескуражено произнес я. – Дайте мне время подумать. А сейчас, если не возражаете, мы могли бы еще немного поработать.
Следующей ночью я проснулся от шалимара или, как я всё чаще его называю, грэйса. Запах, как и положено, был очень приятным. Разложить его на составляющие, как всегда, не удавалось. Я подумал, что основная идея аромата – запах моря. Не того моря, что каждый с помощью ароматизатора может устроить у себя в ванной, а настоящего моря – с водорослями и ракушками выброшенными на берег, с тонконогими чайками, суетливо бегающими по кромке воды и клюющими всякую гадость. Я стряхнул с себя приятное оцепенение, которое на меня накатывает, когда приходит грэйс, снял трубку внутреннего телефона, стоящего в изголовье кровати, и набрал номер Роберта Карловича. Предупредил о грэйсе, глянул на часы, обнаружил, что спать еще можно больше трех часов, и с удовольствием закрыл глаза. Увы, ненадолго. Грянул ароматический взрыв. Я уловил два знакомых компонента – первый один из тех, что чувствовал незадолго до того, как охранники затеяли игру в Зарницу, а второй присутствовал при обращении нашего золота в прах, или, если быть точным, в свинец. Я еще раз позвонил Роберту Карловичу, положил трубку и прислушался. Ничего услышать я, конечно, не мог – звукоизоляция в моей банковской квартирке была просто потрясающая. Я еще немного послушал и незаметно для себя заснул.
Утром, уже придя в лабораторию, я спросил у Роберта Карловича, что это было.
– Не знаю, – озабоченно сказал Роберт Карлович, – люди работают.
Что касается работающих людей, их образовалось какое-то невероятное количество. К спецслужбе банка, которая и сама по себе представляла довольно многочисленное военизированное подразделение, присоединились ребята из дружественных организаций – отечественных и зарубежных. Оно и понятно – члены-участники молодого Секвенториума всеми силами стремились защитить свои инвестиции. Нашей объединенной армией, как я понял, ведал Петров. Будучи человеком разумным, он отказался от помощи со стороны угандийских и конголезских отрядов. Но даже при этом наша дружина не всегда напоминала православное воинство. Как мне рассказал Петров впоследствии, наша армия была разбита на небольшие отряды – тройки, позже пятерки и даже десятки, в каждую из которых входил представитель коренной московской национальности. Русский отнюдь не всегда был командиром отряда и зачастую просто выполнял функции переводчика и, я бы сказал, дипломата. Основной его задачей было объяснить милиционерам, активно желающим проверить регистрацию у лиц явно не московской национальности, что с ними, милиционерами, произойдет прямо сейчас, если они не исчезнут за линией горизонта. При этом милиционерам демонстрировались удостоверения, после ознакомления с которыми, охотничий инстинкт покидал их и возвращался очень нескоро. Я надеюсь, во всяком случае, что нескоро. Документами абсолютно, кстати, подлинными, снабдил наших ребят Петров.
Что за секвенция меня разбудила ночью так и не выяснилось. Оттого было как-то беспокойно. Роберт Карлович предположил, что ароматическая нота, которую я запомнил еще с превращения нашего золота в свинец, является признаком неизвестной пентаграммы, и мы продолжили нашу работу.
В районе второго дневного ланча появился Петров. Негромко поговорил о чём-то с Робертом Карловичем и прорычал, обращаясь уже ко мне:
– Ну что, Траутман, что решил? Ужом презренным будешь ты или гордым соколом?
Я поднялся с кресла, подошел к Петрову и, глядя ему прямо в глаза, спросил:
– Петров, знаешь, кто ты?
– Кто? – с веселым любопытством повторил Петров.
– Ты коварный манипулятор, играющий на серебряных струнах моей нежной души, вот кто, – твердым голосом произнес я и добавил, – будь добр, подготовь всё, чтобы я успел принести клятву в случае штурма.
– Хороший мальчик, правда? – спросил Петров, обращаясь к Роберту Карловичу.
Тот только самодовольно улыбнулся, будто родил и воспитал мальчика лично он. Тоже тот еще манипулятор.
За ланчем я вдруг вспомнил о евгенических планах Петрова и поинтересовался, как продвигаются дела на этом фронте.
– Всё идет по плану, Траутман, спасибо тебе, – пробасил он в ответ.
Потом я постарался выяснить у Петрова, как ему удалось заманить такое количество людей в Секвенториум, вынудив их расстаться с самым дорогим, что имели.
– Страх, Траутман, элементарный страх, – объяснил Петров. – Трехсотлетняя секвенция безразличия сделает их обыкновенными людьми, а это очень страшно.
– Не слишком убедительно, друг мой, – проговорил я, глядя ему в лицо. – Ты бы уж рассказал своему соратнику всё, как есть.
Петров немного подумал и рассказал. Из его слов получалось, что каких-то универсальных кнутов и пряников для рекрутирования новых членов не существовало. Одним из привлекательных моментов для новых членов стало то, что к уплате вступительных взносов принимались и старые формулы, которыми уже много лет никто не пользовался. Эти формулы пылились в личных собраниях секвенций очень долго, зачастую сотни лет. Многие из формул были зашифрованы или просто непонятны. По существу наши прозелиты зачастую делились тем, чем никогда бы сами не воспользовались.
Существовал, оказывается, и еще один довод. Актуален он был, правда, только для грасперов. Но среди новообращенных было некоторое количество грасперов. Кроме того, грасперы использовались в качестве наемных работников, и терять их никому не хотелось.
А пряник или, скорее, кнут заключался в следующем:
Принеся соответствующее нерушимое обещание, грасперы в свое время обезопасили себя от участия в секвенции трехлетней заморозки. Сейчас, когда медведям стала известна формула великой, трехсотлетней заморозки, грасперы снова должны были сделаться объектом охоты. Понятно, что никому из грасперов не хотелось сложить голову, приняв участие в этой секвенции в качестве расходного материала. Это дало возможность Петрову расплачиваться с новыми членами формулировкой нерушимого обещания, делавшим невозможным участие граспера в секвенции великой заморозки.
