— Айе! Айе! — кричала толпа.
Армия хана Эрекея вступила в Сархэйн.
Амарель был доволен, что стоял не где-нибудь в толпе, среди грязных простолюдинов, а рядом с великим беем Мархысом. Тот по-прежнему опекал героя, прилетевшего на выручку городу. И порой Амарель подозревал, что дело не только в его героизме — когда ловил на себе взгляд чёрных глаз Инфар, дочери бея.
— Айе! — надрывалась толпа. Где-то невдалеке послышался звук, напомнивший Амарелю жужжание гигантского комара. Вытянув шею, Амарель увидел музыканта с узкой, расширявшейся книзу деревянной трубкой у рта. Он извлекал из неё малоприятные, как решил Амарель, звуки, и это был не единственный музыкант. Рядом стояли ещё четверо, и они заиграли ту же мелодию. А потом музыка зазвучала и там, и здесь, отчего Амарелю захотелось заткнуть уши. Конечно, он не стал этого делать.
— Сурне, — пояснил бей Мархыс, — музыкальный инструмент, который благословили боги!
Амарель всё старался увидеть хана. Ему понравилась конница с луками. Ему понравились суровые пешие воины с саблями — конница обстреляет, а эти с рёвом кинутся на врага и закончат дело. Но самого Эрекея, грозного полководца, Амарель ещё не видел.
— Хан! Едет хан! — послышались крики. Жрец ещё усерднее колотил в барабан, за ним подхватили другие. Музыканты истязали свои сурне, как могли, и шум стоял такой, что Амарель не разбирал слов приветствий. Он подался вперёд и… удивлённо моргнул.
В хане не оказалось ничего великолепного. Он был невысокого роста и не отличался могучим телосложением. Даже лошадь под ханом была самая обыкновенная, и халат его выглядел беднее, чем у стоявшего рядом с Амарелем Мархыса.
— Айе! Хан Эрекей! Все ниц перед ханом! — раздался громоподобный вопль, и вмиг стало тихо. А затем Амарель увидел, как все опускаются на колени — и он был вынужден сделать то же самое. Как бы ему это не претило. До сих пор Амарель падал на колени только перед Эсфи, и лишь потому, что страшился гнева Кальфандры.
«Богиня, Великая, Несравненная, прости меня», — вертелось в голове у Амареля. Кальфандра простит его, он был уверен — ради того, чтобы ей поклонялись все бей-ялинцы, сначала Амарелю придётся преклониться перед владыкой этого народа.
В тишине хан выехал вперёд на своей пегой лошадке. Его голос, в отличие от внешности, был прекрасен:
— Сархэйн! Нынче я вернулся с победой. Я утопил в крови желтоволосых варваров! Они трепещут перед нами, как будет трепетать, — хан помедлил и почти яростно выкрикнул, — весь мир!
Толпа разразилась такими яростными воплями, что Амарель вздрогнул, но постепенно всё стихло. Эрекей продолжал:
— Мой младший брат Теркай остался на афирском троне, и он будет держать желтоволосых в кулаке! А пока празднуем победу!
— Велик хан! Велик хан! Велик хан! — понеслось отовсюду.
Люди вскакивали на ноги, кто-то опять бил в барабан, кто-то потрясал оружием. Амарелю почудилось, что заиграли все сурне разом, сколько бы их там ни было в Сархэйне. Морщась от неудовольствия, Амарель встал и отряхнулся. Хан был недалеко, и, кажется, глянул в его сторону, или у Амареля разыгралось воображение?
А потом в город ввели пленников-афирцев. Они были закованы в цепи, их подгоняли плетьми ехавшие рядом на конях надсмотрщики. Какой-то раб свалился, и его хлестнули по спине несколько раз, оставляя кровавые отметины, пока он не встал. Амарель отвернулся и подумал, что война есть война. Если бы выиграли жители Афирилэнд, они точно так же заковали бы бей-ялинцев в цепи...
Кто-то ухватил Амареля за локоть и повлёк за собой. Мархыс, конечно же.
— Великие беи разделят трапезу с ханом, — сказал он, блестя глазами, — а тебя позовут после этого. Будешь ждать во дворце.
У Амареля бурчало в животе, и голова наливалась свинцовой тяжестью, но он пересилил себя и улыбнулся:
— Большая честь!
Во дворце он ещё не был, из великих беев знал только Фарака, которого Мархыс недавно приглашал в гости. Амарель на всякий случай притворился простодушным, бесхитростным юнцом, пока беседовал с Фараком. И тот явно подумал, что при ханском дворе Амарель долго не проживёт, несмотря на своё колдовство. Если только не взять его под своё покровительство, что уже сделал Мархыс.
— Пойдём, — он потащил Амареля за собой во дворец. Там было душно, скверно, и Амарель вдруг позавидовал елмаузу… то есть, дракону.
С тех пор, как Сверн выбрался из подземелья, стало ясно, что никакой опасности для Сархэйна он не представляет. Дракон поселился в равнинной местности неподалёку от города и время от времени прилетал к Амарелю. Горожане поначалу шарахались, разглядев в небесах силуэт дракона, но за две недели, что он провёл здесь, к нему привыкли.
— А если я захочу тебя позвать? Как тогда быть? — спросил однажды Амарель, всё ещё опасавшийся, что Сверн его оставит. Будет пропадать чаще и чаще, а потом исчезнет.
— Между нами теперь связь, — ответил Сверн. — Если ты меня позовёшь, если будешь нуждаться во мне — я услышу. Даже на далёком расстоянии.
Амарель кивнул, хотя он предпочёл бы что-то надёжнее. Вроде жезла, волшебной палочки или свистка. Дунешь в него — и дракон тут как тут. Но Сверн не захотел бы, чтоб ему свистели, и Амарель это отлично понимал.
Так или иначе, дракону было хорошо там, на свежем воздухе, а Амареля ждали расспросы хана.
— Амарель — это ты?
Из уст хана, как и прочих бей-ялинцев, гафарсийское имя звучало скорее как «Амрел». Впрочем, Амарелю было всё равно. Ему даже есть расхотелось, хотя совсем недавно он умирал с голоду.
Хан Эрекей расположился на ковре среди разбросанных вокруг, шитых серебром подушек. В углу комнаты сидел кто-то ещё — голый до пояса, с бритой головой, тускло блестевшей в свете ламп. Вероятно, преданный хану человек.
— Садись, — указал хан на ковёр. Амарель коротко поклонился, прежде чем сесть, и Эрекей прищурил глаза:
— Гафарсиец? У нас не кланяются.
«У вас становятся на колени». Амарель прочистил горло и ответил спокойнее, чем думал:
— Да, могучий хан.
Всё это время он прикидывал, не увидит ли в нём хан некую… угрозу. Столь неожиданное появление, быстрое возвышение, интерес великого бея Мархыса… Хан мог подумать, что неспроста, неспроста тут появился этот чужеземец.
— Будем говорить откровенно, — сказал Эрекей. — На раба не смотри. Он — моя тень.
Амарель торопливо кивнул: мол, я так и решил.
— Говорят, ты подлетел на елмаузе к Сархэйну, — хан был недвижим, как статуя, и не сводил взгляда с Амареля, — когда пришли эмегены.
Хорошо, что в комнате была полутьма, и Эрекей не мог сполна насладиться беспокойством Амареля. Так и тянуло что-то повертеть в руках или подёргать из ковра ворсинки.
— Да, могучий хан. Я увидел эмегенов… и мы напали на них. Я и Сверн.
— Твой елмауз, — произнёс Эрекей.
— Мы оба с ним… недолюбливаем эмегенов, — Амарель изобразил усмешку. Он подозревал, что такого объяснения хану будет недостаточно, и, разумеется, не ошибся.
— Нет никого из людей, кто любил бы эмегенов. Проклятое племя! Но это ещё не всё, верно? — Эрекей наклонился вперёд и посмотрел Амарелю в лицо. — Ты гафарсиец. Тебе до нас не должно быть дела. Но ты прилетел. И тебя чуть не убили — так рассказал мне великий бей Мархыс. Зачем ты это сделал?
Глаза хана горели, как маленькие чёрные угольки, и Амарель, наконец, собрался с духом.
— Моя богиня — вот кто решает за меня, что мне делать, а что нет. Именно она вела меня в тот день! Её голос приказал мне, и я исполнил её волю! — Амарель невольно повысил голос, и раб в углу шевельнулся. Словно готовился перехватить Амареля, если тот вдруг кинется на хана. Интересно, что бы этот раб сумел сделать против пламени из рук волшебника?
— Значит, твоя богиня, — вот теперь Эрекей был заинтригован, и Амарель ощутил растущее возбуждение. Что, если удастся не просто выторговать себе местечко для храма, а ещё и обратить самого хана в истинную веру?!
