Гаррик и Лиэйн тоже собрались уходить. Кэшел задержался и обратился к Теноктрис:
– Госпожа! Вас проводить до дома? Если хотите, я могу понести вас.
– Знаю, не впервой уж, – ответила Теноктрис, вставая. – Но я вполне смогу дойти сама, если ты меня проводишь.
Кэшел подставил старой волшебнице правую руку. Посох стоял, прислоненный к колонне у входа, и он подхватил его левой рукой. Пара слуг ожидала с фонарями наготове – при том, что на небе ясно светила молодая луна.
– Вас тут не хватало, – огрызнулся Кэшел. Грубить он не хотел, но лишние уши были ему ни к чему.
– Я не могу отправиться с тобой на поиски Шарины, Кэшел, – сказала Теноктрис в ответ на вопрос, который он даже не пытался задать. – Мне бы очень хотелось, но я должна оставаться здесь.
– Я знаю! – ответил Кэшел. – Просто надеялся, что вы укажете мне верное направление… Но если вы не можете, я все понимаю…
Они проходили мимо беседки, сплошь заросшей жимолостью. Ее побеги были настоящим бедствием, способным задушить даже дерево… лишь бы им хватило для роста солнечного света. Но Кэшелу нравился запах цветущей жимолости ранним летом, и он обрадовался, что садовники не успели вырубить ее.
– Кажется, вы не одобряете моего решения… Считаете, что я поступаю неправильно, – тихо добавил он. Кэшел ненавидел разочаровывать своих друзей.
Теноктрис весело заквохтала в ответ.
– Думаю, ты всегда поступаешь верно, Кэшел, – ответила она. – Твой выбор всегда оказывается для тебя самым правильным.
Кэшел громко откашлялся. За самшитовой изгородью плескался фонтан. Ему нравились дворцовые фонтаны. Они напоминали ему речушку Паттерн-Крик у южного пастбища в Барке.
– Ну, – признался он, – на самом деле я многих вещей не понимаю…
– Не понимаешь сознанием, – возразила Теноктрис. – Но истинная суть важных вещей никогда от тебя не ускользает. К сожалению, о себе я не могу сказать того же. Помолчав, волшебница добавила:
– Кэшел, если чувствуешь, что должен покинуть нас, – ты наверняка прав. Я не могу объяснить этого, но знаю: все твои решения пойдут нам – а если угодно, то и Добру – на пользу.
– Вы считаете, это Пастырь ведет меня? – тупо спросил Кэшел.
– Я так не считаю, – ответила Теноктрис, – но если б я даже верила в Великих Богов, то могла бы сказать именно так.
Поперек дорожки валялась ручная тележка с гравием, оставленная рабочими там, где их застал заход солнца. Кэшел взял пожилую женщину на руки и осторожно пронес вокруг препятствия. Теноктрис не требовалось просить о помощи: они уже сработались, и Кэшел привык быть ее ногами и сильной рукой.
Подыскивая себе жилище, Теноктрис остановила свой выбор на маленьком домике вдали от суеты центральной части дворца. Восстановительные работы сюда еще не добрались; разросшийся кустарник обеспечивал волшебнице необходимое уединение. Большинство людей – даже таких просвещенных, как придворные, – настороженно относились к магии.
Обогнув препятствие, Кэшел поставил пожилую женщину на землю, и они продолжили путь рука об руку.
– Но вот что я могу для тебя сделать, – произнесла Теноктрис. – Я пошлю тебя к человеку, который может оказаться полезным. Пожалуй, даже больше меня… Его зовут Ландур.
– Хорошо, – быстро согласился Кэшел. – И как мне его найти?
Они подходили к домику, где проживала старая волшебница. Большая часть черепицы на крыше требовала замены, но Теноктрис мало обращала внимания на потоки воды, почти уничтожившие штукатурку на внутренних стенах.
У входа полагалось гореть лампе. Однако обязательность не входила в число добродетелей Римары, горничной Теноктрис. По сути, она умела только одно: оставаться спокойной при мысли, что прислуживает колдунье. Кэшел вообще сомневался, что вечно сонная Римара подозревает о магических способностях своей хозяйки.
– Мне придется отправить тебя к нему, – сказала Теноктрис. – Он обретается на другом плане. Так же как и Шарина сейчас – в этом я не сомневаюсь. Ландур – он…
Волшебница замолчала, подбирая слова. Кэшел тем временем шагнул вперед, чтобы открыть дверь. Выступающее крыльцо бросало тень на ступеньки, и усталая Теноктрис могла споткнуться.
– По правде говоря, я никогда не видела его, – продолжала она. – Только слышала… По слухам, он высокомерный и надменный человек, но нам важно, что он яростный противник хаоса и зла. И очень сильный маг.
Кэшел приподнял ее и внес внутрь.
– Фу! – досадливо фыркнула Теноктрис. – Яеще сама в состоянии ходить.
– Римара! Хэй! – громко крикнул Кэшел, усадив пожилую женщину на скамью в прихожей. – Римара! Зажги же свет!
– И зачем так орать? – послышался сонный голос из боковой комнаты. Кремень чиркнул о кресало.
– Я думаю, Ландур согласится помочь тебе, – сказала Теноктрис. Несмотря на все ее уверения, голос был слабым, как лунный свет из-под закрытых ставен. – В любом случае, ничего лучшего я сейчас не могу предложить.
В боковой комнате показался колеблющийся желтый свет. Вышла Римара в грязной рубахе. В одной руке она несла сальную свечу, другой терла глаза.
– Да вы не волнуйтесь, – сказал Кэшел, поглаживая правой рукой свой посох. Он проверял, нет ли на нем случайных трещинок – привычный жест, который всегда его успокаивал. – Мне много и не надо. Пусть только кто-нибудь укажет, где мне искать Шарину, а уж об всем остальном я сам позабочусь.
«Только покажите мне, где Шарина», – беззвучно повторил он. Горничная, неверно расценив мрачность юноши, рассыпалась в пустых извинениях.
* * *
Наконец большая птица вынырнула из серой мглы, и Шарина невольно поморщилась от серного запаха. Девушка чихнула, снова ощутив ребрами неумолимую клетку когтей. В настоящий момент они планировали над темнотой, освещенной бурлящими на горизонте вулканами и яркими потоками лавы, просачивавшимися на поле, где шла битва.
Мечники в рогатых шлемах и с железными щитами сражались против великанов с извивающимися змееподобными конечностями. У монстров было по четыре руки, и в каждой из них – по дубинке. Они яростно колотили ими, и гулкие звуки от ударов по щитам воинов разносились над полем, как погребальный звон.
Время от времени один из монстров падал с пронзительным криком. Люди толпились над жертвой, рубя ее с упорством роботов. Иногда их мечи сталкивались, высекая алые искры в ночи.
Случалось, что и мечникам доставалось: тела их сминались под ударами пробивших щиты дубинок, мозги брызгали во все стороны – и все это происходило в полном молчании. Люди не издавали ни звука – ни в триумфе, ни в агонии.
То там, то здесь на равнине возникали трещины, лава продолжала разливаться, оттесняя сражавшихся. Раскаленные камни шлепались на тела павших, тогда волосы занимались мрачным пламенем, а плоть шипела и обугливалась. Через несколько дней вся равнина от края до края превратится в жаркое море лавы, но бойцы, похоже, не задумывались о будущем.
