Нет, не станет.
И даже если обидится на этакое, а она обязательно обидится, потому как сама Василиса определенно обиделась бы, то виду не подаст.
- У нее получится лучше, - сказала она, подумав. – Она точно знает, что делать, чтобы дом был… идеальным. Только…
- Это будет не ваш идеал?
- Именно, - Василиса обрадовалась, сколь точно удалось ему сказать. – Не мой.
- Тогда скажите ей.
- Что не хочу ее помощи?
- Почему? – Демьян щурился, и теперь было видно, что он совсем даже не молод. Не стар, конечно, но и не молод. И еще его определенно нельзя назвать красивым.
И Василиса даже не могла бы сказать, что это новое лицо так уж отличается от старого. То есть, отличается, конечно, но в чем именно, она понять неспособна. И главное, что ей на самом-то деле совершенно безразлично, новое это лицо или прежнее.
Главное, Василисе рядом с этим человеком спокойно.
- Помощи как раз просить не стыдно. Только трудно. Но… помощь – это одно, а делать за кого-то – совсем другое. Просто поймите, чего нужно именно вам.
Если бы…
- Спасибо. Кажется, вы вновь меня спасаете.
- Отдаю долг.
И когда он вот так смотрит, то в голову лезут совершенно неправильные мысли, недостойные женщины взрослой разумной и сдержанной.
Закричал сокол.
И Василиса вздрогнула. А потом ее поцеловали и… и не было дождя и купола, и солнце с небес глядело на них, таких бестолковых смешных людей.
Окутывало жаром.
И одуряюще пахла лаванда. А где-то далеко стрекотали кузнечики… и это тоже имело значение.
Глава 20
По небу плыли облака.
Белые.
Куделькастые. Как будто мелких пуделей погулять выпустили.
- Смотри, вон то, - Василиса подняла руку и указала пальцем на длинное облако. – На крокодила похоже. Ты видел когда-нибудь крокодила?
- Видел.
- Живого?
Они лежали на сухой траве, на старой куртке, от которой пахло табаком и еще дегтярным мылом, хотя Демьян совершенно не представлял, откуда мог взяться этот вот запах. Лежали и разглядывали небо, и облака, и еще тени птиц, что порой мелькали меж облаков и даже выше.
- Живого.
- А где?
- В Москве. Там есть ныне зоосад. И животных много.
- Не бывала, - с легкой печалью произнесла Василиса. – В Москве. И в зоосаду тоже. А крокодилов видела. В Египте их много. И огромные… и еще верблюды. Ты бы знал, как от них воняет! Матушка моя говорила, что это с непривычки, что если бы я решила остаться, я бы привыкла и перестала замечать, что вонь эту, что… остальное.
Она перевернулась на живот и одернула жакет.
- Это странно, да?
- Что?
- Все, - сказала Василиса.
- Пожалуй, - согласился Демьян. И вправду странно, лежать и разглядывать небо. Искать в облаках зайцев или крокодилов вот, как будто ему, Демьяну, снова лет восемь, а то и меньше. Слушать кузнечиков.
Разговаривать… ни о чем.
И пытаться остановить это вот мгновенье странного полудетского счастья, не знающего ни условий, ни условностей, но такого всеобъемлющего.
Хрупкого.
- Нос сгорит, - Василиса коснулась этого носа. – Уже сгорел. У тебя кожа светлая, тебе беречься надо.
- Я берегусь. Обычно.
Сейчас все было необычно.
И место.
И женщина эта невозможная, которая была рядом, руку протяни, и все ж несоизмеримо далеко, слишком далеко, чтобы можно было думать о большем, нежели несколько поцелуев. Не говоря уже о том, чтобы позволить себе это большее…
- А я солнце люблю, - Василиса села и обняла себя за ноги. Брюки обтянули эти ноги слишком уж плотно, и мысли стали… неправильными. Запрокинув голову, она подставила лицо солнечным лучам. И вдохнула раскаленный воздух.
Съехавшая с плеча коса ее упала, коснулась земли, и Демьян, дотянувшись, снял с нее мятый цветок, что запутался в волосах.
- И еще… теперь я, кажется, знаю, каким должен быть дом.
- И каким?
- Солнечным.
Надо было вставать.
И возвращаться.
К конюшням и Вещерскому, который с каждым часом делался все более мрачен. К задумчивому Ладиславу и Никанору Бальтазаровичу, что являлся ежедневно, но в конюшню заглядывать не спешил. Он присаживался на складной стульчик, который приносил с собою, ставил меж ног трость и, опершись на нее, закрывал глаза.
Так и сидел.
Однако присутствие его молчаливое было своего рода разрешением, и именно тогда, по приезду целителя, ворота открывались. Хорошие ворота. Дубовые, поставленные людьми Вещерского, вот только совершенно бесполезные против тумана.
За прошедшие дни тот не стал гуще, но и не развеялся, пребывая в некоем странном равновесии. Он оживал, стоило коснуться его, и уже определенно различал людей.
Ладислав ему был мало симпатичен, и стоило некроманту ступить на пыльный полог, как туман спешно отползал, будто не желая касаться его. Вещерский… он лишь раз решился подойти вплотную к воротам, и серая пыль тотчас поднялась, закружилась столбом.
К счастью, и говорить-то ничего не пришлось. Княжич сам почуял неладное, отступил. Сказал только:
- Силу тянет…
А вот к Демьяну туман ластился.
Стоило приблизиться, и серое поле приходило в движение. Оно выталкивало на поверхность клубы той самой пыли, и катило их, гнало невидимым ветром. Туман становился плотнее. Он норовил облепить одежду, добраться до тела, и стоило прикоснуться, как рисунки на спине вспыхивали.
Сперва Демьян ощущал просто тепло, но с каждым мгновеньем оно нарастало, и спустя минуту-другую спину просто-напросто жгло.
Демьян терпел.
Сколько мог.
Вот только выходило, что мог он не так и долго.
- Надо возвращаться, да? – в темных глазах Василисы мелькнула печаль. – И мне тоже…
- Не обязательно.
- Врешь ты все. Обязательно, - она вздохнула. – Марью бросать нехорошо… да и мне бы делами заняться. И тебе.
Демьян склонил голову.
И вытащил из ее волос тончайшую веточку.
- Растрепалась?
- Самую малость если.
- Сегодня каталоги доставить должны, с Уральских конюшен. Урал далеко… и я даже не уверена, что стоит лошадей тревожить, - Василиса прикусила губу. – Подмосковье, конечно, поближе, но там конюшни небольшие, да и разводят в основном дончаков.
- А кто нужен?
- Да… и дончаков можно… говоря по правде, чем дальше, тем больше я сомневаюсь, - она смахнула пыль с высоких сапог. – Может, права Марья? И скоро в лошадях вовсе нужда отпадет? Сменятся автомобилями и… и куда их девать потом? На бойню?
Это она спросила с немалым раздражением.
И брови сдвинула прегрозно.
- Если и сменят, то весьма нескоро, - Демьян тронул пальцем стебель, на котором устроился толстый шмель, и тот поднялся в воздух. – Автомобили весьма дороги, а с учетом того, что для движения им требуется сила, то дешевле они не станут. Следовательно, позволить их смогут себе немногие, большею частью маги, которые будут сами перезаряжать накопители. Конечно, если вдруг кто-то отыщет способ заставить этакую махину работать без силы, то, возможно, нужда в лошадях и отпадет, но…
- Это будет нескоро, - эхом отозвалась Василиса. – И все равно… мне страшно.
- Отчего?
- Что не сумею. Я уже разорила конюшни… пусть невольно, пусть не зная, что они мои, просто равнодушием своим. Вот что мне стоило поинтересоваться делами, я ведь знала, как дороги они были тетушке, но…
Она махнула рукой.
- Все ошибаются.
- Не утешает.
- Верю, - Демьян встал первым, ибо понял, что еще немного, и у него просто-напросто не хватит душевных сил куда-то идти и что-то делать. Он останется навеки на лавандовом этом поле, и ее тоже оставит, и сделает что-то такое, невозможное, чтобы скрыть их обоих от внешнего мира.
Может, как в сказке, вправду утащит в камень.
- Но вам утешение ли нужно?
- Тебе, - Василиса протянутую руку приняла и оперлась. – В конце концов, странно обращаться на «вы» к человеку, с которым ты целовался.
