третий раз, протыкая порождение Лимба насквозь и нанося ему смертельный урон. Тварь перестала вырываться и обмякла, Мидас со стоном сбросил ее с себя и поднялся на одно колено, готовый принять смерть. Но смерти не последовало.
Буря слабела, ветер стихал, а над головой уже можно было различить рваные клочки синего неба. Фригийский царь удивленно огляделся. Окружающее пространство перестало биться в агонии, его естественная метрика восстанавливалась, разрыв закрывался.
Химеры, что находились к Кругу ближе других, начали таять на глазах, возвращаясь в Лимб, их тела стали полупрозрачными, выгнулись гармошками, завихрились спиралями. Остальные, их было не больше двух дюжин, застыли на мгновение, пытаясь понять, что происходит, а потом бросились врассыпную. Пять из них кувыркнулись в воздухе и рухнули замертво, настигнутые метательными топорами Стражей рассвета. Другим повезло больше.
– Работенка на пару недель, – прохрипел Яромар, глядя вслед удаляющимся монстрам. Кольчуга на его плече была разорвана, стальные кольца окрасились алым – в цвет плаща витязя. Он сплюнул кровавый сгусток и развернулся. Мидас проследил за его взглядом.
Воины Круга медленно вставали с колен, тяжело опираясь на воткнутые в землю мечи. Они выглядели усталыми и больными, их кожа посерела, глаза подернулись кровавой сеткой и глубоко ввалились, больше чем у половины появилась внушительная седина. Карн тоже поднялся и едва сумел устоять, схватившись обеими руками за меч Милана. Мидас заковылял к нему.
– Ты сумел, парень, – прошептал он, поддерживая парня, которого била крупная дрожь.
– Нет, – тихо ответил Карн, на миг скривившись от боли, прострелившей тело от пяток до затылка. – Мы сумели. Это… это невероятно.
– Ты даже не представляешь, насколько, – подошедший Яромар всмотрелся в лицо парня, будто разглядел в нем что-то, чего раньше там не было. – Я не знаю, кто ты, но твоей силе могут позавидовать боги. Воинов Круга готовят с младенчества, они вступают в Стражу рассвета в возрасте тридцати трех лет, не раньше.
– Значит, это был его первый дозор, – с этими словами Карн повернул голову в сторону Милана. Молодой витязь лежал на земле, глядя прямо перед собой. Цвет его прозрачно-синих глаз был неотличим от цвета неба. Удивительно, но колдовская метель не коснулась его – на чистом остановившемся лице не было ни единой снежинки или капельки грязи.
– Первый, – кивнул Яромар. Он встал на колено рядом с павшим воином и ласково провел дрогнувшей рукой по его лицу – сверху вниз. Пальцы старшего навсегда сомкнули веки Милана, от них на щеках витязя остались две бледно-алые полоски, будто перед смертью он плакал кровью. Так могли бы плакать небеса, провожая в последний путь лучших воинов из племени русов.
– Он с честью нес службу в рядах Стражей рассвета и испил свой долг до последней капли, – Яромар поднялся, его желваки на миг напряглись, сдерживая нахлынувшие эмоции. Старший дружины быстро справился с внезапным порывом и обернулся. – Как и Горыня. Их имена не будут забыты.
Он направился к воину, клинок которого Мидас все еще сжимал в руке. Больше никто из отряда не погиб и фригийский царь не мог скрыть своего удивления. Он отлично знал, на что способны химеры, особенно в таком количестве. В былые годы, на пике своей силы и с обеими руками он мог противостоять целым полчищам этих созданий. Но он был богом и тот факт, что Стражи рассвета, будучи смертными, сумели перебить несколько десятков чудовищ, потеряв лишь двух воинов, говорил о них как о… полубогах, не меньше.
Несколько витязей под руководством Буяна спустились в чахлый подлесок, раздался стук топоров. Через четверть часа они вернулись с широкиминосилками. Конструкцию закрепили между четырьмя лошадьми и осторожно уложили в нее павших воинов. За это время Драгон, целитель отряда, обработал раны Мидаса, подивившись регенеративным способностям его организма.
По словам Драгона, яд химеры убивал воина в считанные минуты, самые крепкие могли продержаться не больше часа и умирали, если за это время не попадали к мастеру, сведущему во внешней алхимии. Однако организм Мидаса сумел остановить распространение инфекции, хотя и не смог ее побороть.
Драгон нанес на его раны бесцветную мазь, пахнущую зверобоем, и дал фригийскому царю несколько капель терпкого настоя. Витязь-целитель не задавал вопросов, Стражи рассвета вообще не стремились выуживать чужие тайны.Им хватало своих.
Когда они вновь двинулись к Арконе, Мидас спросил у Карна, как воинам Круга удается закрывать спонтанные разрывы между Ра и Лимбом. Ведь парень только что сделал это вместе с ними, он не мог не понять принципов, лежащих в основе их метода.
–Они жертвуют собой,– монотонно ответил Карн. Он был подавлен, хотя Мидас не в полной мере понимал – почему. Парень уже столько пережили, едва ли его можно удивить смертью хорошего человека. Или как раз в этом все дело? Будучи Левиафаном, с бесконечным кладезем знаний за спиной, с немыслимой силой в руках, он все равно остался собой. Он оставался человеком. Фригийский царь неожиданно открыл для себя, насколько в действительности уникален его спутник.
– Я сделал тоже самое,– продолжил Карн, тяжело сглотнув.– Но я восстановлюсь, а они – нет. Они знают это и без колебаний принимают.
– В этом их предназначение,– пожал плечами Мидас.– Но я не знал об этом раньше, хотя легенды о витязях Арконы – не то, мимо чего можно просто пройти. Думаю, почти никто не знает, что на самом деле делают Стражи рассвета.
– Да и зачем,– Карн ощущал ауры ехавших рядом витязей, он инстинктивно пытался отгородиться от них, но не мог. Их общее ментальное поле, эгрегор боевого братства полнился печалью и чувством утраты, он терзал их энергетические тела будто лезвие тупого ножа. И парень переживал это вместе с ними.–Мертвым не нужна благодарность живых.
А потом они увидели Аркону, и на фоне величия легендарного города гнетущие мысли потеряли свою значимость, растворившись в невыразимом великолепии представшего перед ними шедевра. Внутренний свет крепости в мгновение ока испепелил тьму в их душах, Карн и Мидас вздохнули в унисон – глубоко и с облегчением.
Бог богатства видел много городов. Хитроумные оборонительные фортификации с глубоким эшелонированием, о которые ломали зубы непревзойденные стратеги и многотысячные армии. Нестерпимый блеск золотых колонн и серебряных пиков, обсидиановые галереи, наполированные до матовой черноты, поглощавшей свет до последней капли. Барельефы и статуи, что выглядели будто живые колоссы из легенд древней земли, бесконечное многоцветье искусных росписей, каких мир не видел ни до, ни после.
Всего
