Неужели он намерен?..
— Ах, вы не можете так обойтись даже с виновным! — дядину совесть что-то отягощает. Он не столько беспокоится о других, сколько о себе.
— Мне непонятно, почему этот человек намерен лишить всех сладкого… Если он сам признается, то всё обойдётся. Я сменю наказание на более мягкое.
Вячеслав закончил десерт.
— Всем рекомендую. Не насильно же вас кормить!
Встал светловолосый молодой человек. Я узнала того охотника, которого наш друг дважды ударил хлыстом.
— Так я и думал. Теперь вымаливайте прощение у девушки и, если вам это удастся, мы все забудем об этом случае.
— Я не собираюсь просить у неё прощенья, — надменно заявил граф.
— Почему же? — Вячеслав жестом заставил замолчать дам и кавалеров, начавших громко шептаться. Обвинившая меня дама то бледнела, то краснела.
— Я её ненавижу, — чётко и раздельно произнёс мужчина.
— За что?
— Из-за неё вы потеряли контроль над собой.
Выходит, я и здесь виновата? А если бы мальчишка не вмешался?
— Вам опасно бросать такие слова мне в лицо, Всемил.
— Да мне плевать! — с ненавистью бросил граф.
Юный король задумчиво допил вино.
— Кажется, вам хотелось поучаствовать в некоей встрече в Глиняном городе?
— Меня не взяли. И я не желаю об этом говорить.
— Отец был прав, передав это поручение другому человеку. Однако мне не хочется, чтобы между моими придворными шли какие-то войны. Я бы мог поручить вам быть главным среди наших посланников, но при том условии, что вы бросите интриговать против этой девушки и её двоюродной сестры. Месть, конечно, вещь приятная, но и место, которое вам предлагаю, довольно приличное.
— Я ненавижу её, и мои чувства к ней не изменятся. Но мстить ей больше не буду. Клянусь.
— Время покажет, как вы выполняете свои клятвы. Иначе… карать буду уже без предупреждения и без такого выгодного предложения. Я многим обязан этим дамам и не хочу, чтобы они испытывали недоброжелательность в моём доме. Это относится ко всем.
Никто не осмелился прикоснуться к сладкому после случившегося. Впрочем, мальчик и не настаивал. Так мы были ограждены от чьих-то интриг и открытого пренебрежения, но не от злословия за нашей спиной.
В разговорах с дамами я старалась незаметно выяснить, как они относятся к вражде. Их полное равнодушие меня изумляло. Позже, когда не ожидала, одна баронесса призналась мне, что было б недурно, примириться с Новодальем. Полагая, будто ей хочется, чтобы эти две страны жили мирно, я сказала «Хорошо, когда страны ладят со своими соседями», за это получила недоумённый и пренебрежительный взгляд и гневное «Мне не хочется, чтобы мы мирно жили с этими негодяями, но их мастера изготовляют такие красивые серебряные украшения…» — «Неужели только ради украшений?..» — «А вы просто не видели этих милых вещичек! Мне досталось несколько украшений от прабабушки. В те года, когда их купили, страны ещё не враждовали…» Я не смогла бы ответить, что, на мой взгляд, лучше: ненависть или такой корыстный подход? Прислушивалась к разговорам мужчин. В этих ненависть бурлила ключом, они постоянно обсуждали битвы, в которых участвовали, и обдумывали планы новых походов. Наблюдала за детьми. Они просто не предполагали, что между странами возможен мир. В душе стало закрадываться сомнение в возможности хоть что-то изменить. Приходилось постоянно прикидываться, будто меня ничего не интересует кроме древних стихов и шитья. Иногда одиноко сидела в углу танцевального зала, в который меня из вежливости приглашали. Слушала бесконечные разговоры дам о нарядах, украшениях. Всё это приелось, но отказаться не могла: лечение девочки надо было довести до конца, а кроме нашего друга защитников у нас не было. Я мучилась от невозможности хоть на шаг приблизиться к мечте, она оставалась далёкой, как звёзды, недостижимые и манящие.
Как-то вместе с дамами прогуливалась по саду. Те, забавы ради, кормили голубей взятым с собой хлебом. Голуби, привыкшие к угощению, подходили близко. Лишь один, белоснежный, одиноко сидел на дереве, будто присматривая за своими сизыми собратьями.
Дамы, приметив голубя такой редкой окраски, умилились.
— Вот бы поймать его и посадить в клетку. Я бы иногда разглядывала его и приучила есть с рук.
— Обычный голубь. Но я бы сделала из него пирог для одного моего родственника. Он выделяется среди прочих, и птица, которая пойдёт ему на угощенье, должна так же выделяться среди остальных птиц.
Они зашумели, кинулись к дереву, надеясь приманить к себе голубя. Я же любовалась им без каких-либо коварных мыслей.
Голубь соскользнул с дерева и полетел над нами. Он был прекрасен в своём полёте, в своей свободе. Подняв вверх правую ладонь, заслонилась от солнца, чтобы лучи не мешали мне смотреть на птицу. И этот вольный красавец, неожиданно сочтя взмах моей руки за приглашенье, доверчиво спустился на моё левое плечо! Медленно-медленно я опустила руку и осторожно прикоснулась кончиками пальцев к спине птицы. Голубь повернул голову ко мне, понимающе и дружелюбно взглянул на меня. Мои мученья забылись. Поглаживать это милое существо было необычайно приятно.
Эти спокойные мгновения продолжались совсем недолго: к нам стали подкрадываться дамы с полотенцем, и испуганный голубь улетел. Больше он не возвращался. Таково моё единственное приятное воспоминание о днях, проведённых в замке…
Хотя я старалась не привлекать к себе внимание мужчин и юношей, один молодой человек умудрился в меня влюбиться. Причём тот, от которого я этого не ждала: черноволосый охотник, граф Милорад. Его и его приятеля, светловолосого охотника, графа Всемила я, как и Цветана, недолюбливала.
До обвинении в краже кольца я не видела их вдвоём, потом столкнулась с ними, когда шла через королевский сад — мы с подругой ежедневно ходили за свежей травой.
Светловолосый граф, пользуясь тем, что кроме Цветаны рядом никого не было, бросил:
— Самозванки!
За что получил уничижающий взор от графини и тычок от черноволосого:
— Успокойся, Всемил. У них покровитель — не нам чета.
— А я не обязан бояться этих выскочек!
— Прошу его простить. Он сегодня не в духе, — его приятель миролюбиво улыбнулся.
— Слишком много вежливости для этих простолюдинок, граф.
— Не будь занудой, Всемил.
— Буду занудой, когда пожелаю. Идём, Милорад, — и мужчина увлёк приятеля в направлении дворца.
Тот, обернувшись, прокричал:
— Желаю вам доброго дня, — и что-то шепнул возмущённому Всемилу.
— Не верь, что бы он тебе ни говорил и ни обещал, — посоветовала девочка, когда мы отошли. — Милорад не хочет подвергнуться наказанию. А Всемил будет пытаться вывести тебя из себя.
