Не успел я проститься с неизвестным, как его руки окрасились чёрным, потянувшись к моему горлу. Отшатнувшись, я выхватил кинжал, но очищенная душа больше не шевелилась, извиваясь чёрными жгутами. Выругавшись, я помотал головой, стараясь отделаться от очередных иллюзий. «Последнее время они стали слишком частыми гостями», — подумал я, с опаской приседая к скелету.
Рядом обнаружился факел, ткань на котором по каким-то причинам отсутствовала. У меня ещё оставались огниво и тряпки, и сделать факел оказалось довольно просто.
— А-а-а-а!
Приглушённый крик донёсся до меня почти чудом, но струхнул я не на шутку. Даарг, или Захар? Продержитесь, прошу вас! Я уже скоро, только продержитесь! Признаваться в том, что это я нуждался в помощи, а не наоборот, было стыдно. Надежда — вот, что осталось у измученного воробья.
Подходить к зеву, в котором меня дожидались, не хотелось. Всепоглощающее шипение в мою сторону послужило сигналом. Вспыхнувший ярким солнцем факел полетел в темноту. Что-то утробно заверещало, накинувшись на огонь, что означало только одно — я не ошибся. Тварь ненавидела свет. Но эти мысли исчезли так же быстро, как меня скрыла чужая тьма противоположного прохода пещеры. Я надеялся, что огонь отвлечёт тварь хотя бы на пару мгновений… Пещера в последний раз подмигнула индиговым глазом, и пришлось одной рукой держаться за стеночку справа. Из последних сил воробей смог-таки клюнуть хищника по носу, заставив его разжать пальцы. Оставалось проверить, насколько быстро может летать птица, оставшись с одним крылом.
Не думать о твари, что может напасть в любой момент было трудно. А камни, неровности и скелеты, о которые можно споткнуться, навевали панику и приходилось тихо ругаться. Чтобы не допускать мысли о том, что я потерялся, продвигаясь исключительно по правой стеночке, пришлось довериться удаче. Но стоит ли ей доверять после всего того, что со мной приключилось, я не знал.
Плыть в тёмном омуте чем-то напоминало топтание на одном месте. Без зрительных ориентиров казалось, что я не сдвигаюсь с места. Тем не менее, солоноватый привкус пота на языке и прилипшая к мокрому телу телогрейка говорили об обратном. Правая ладонь уже давно потеряла чувствительность — ручейки, стекавшие по запястью, не были похожи на пот. Неровный пол внезапно уходил из-под ног, заставляя меня ругаться в голос, сбивать дыхание и терпеть боль в отбитых пятках. Неожиданно в голове пронеслась гнусная мыслишка: «И почему же твой оберег, Хуша, болтающийся у нас не шеях, не спас от этой погани?!»…
Хриплое дыхание, разбитый нос, кровоточащая ладонь, ушибленные пятки и натянутые до предела нервы — я думал, хуже уже быть не может. Как же я ошибался. Победный шипящий хохот обдал волной ужаса в тот момент, когда я кубарем покатился по острым камням. Наверняка это подстроила тварь, — в очередной раз ругался я, выпрыгивая вперед. Сделать больше одного шага не получилось. Под левой ногой треснуло, и она провалилась до середины бедра. Боль от острых осколков камней появилась только спустя несколько вдохов. Пещеру затопил мой истошный крик, сорвавший горло.
Вот и всё. Однокрылый воробей приземлился неудачно, сломав себе ноги. Теперь даже убежать у него не получится. Попытки выбраться только помогали острым камням глубже впиваться в податливую плоть.
Холодные прикосновения темноты на разгоряченном затылке я заметил не сразу. Поворачивал голову я настолько медленно, что можно было сосчитать до десяти. Ледяное дыхание темноты прямо в моё лицо, и оно бледнеет, а на ресницах оседает иней. Нечто стояло прямо передо мной. Его дыхание впитывалось в кожу, подобно яду. Мрак зубоскалит, прекрасно понимая, что деваться мне некуда. Сердце замирает, чтобы в следующее мгновение обрушиться на грудную клетку яростным самумом. Тварь не учла одного — загнанный в угол воробей может быть куда страшнее крысы. Ведь у птицы есть ещё клюв, которым так удобно выклёвывать глаза.
— Получай, тварь!!
Кричу я и наотмашь бью левой рукой. Но там уже никого не было. С шипением оно победно набросилось сверху и меня вдавило в пол. Боль в ноге на мгновение утопила в своих бурных реках, и я потерял сознание. От громкого треска заложило уши, и опора подо мной вдруг пропала. Падение длилось недолго. Не успел я ойкнуть от камня, оставившего на лбу шишку, как надо мной сомкнулась вода. Ледяной кокон обжёг разгорячённое тело, и из лёгких вырвалась половина запаса воздуха. Подводные камни успели не единожды сыграть с моим телом в мяч прежде, чем голова показалась на поверхности.
Провалившийся в лёгкие долгожданный воздух был подобен жаркому зною после холодной ночи. И сейчас мне было неинтересно, что воздух оказался затхлым, а наглотался я воды больше, чем чужой крови и зубов до этого.
Река змеилась самыми невероятными излучинами, и мне казалось, что это вовсе не река, а снежная лавина, что подмяла под себя глупого путника. На неожиданных порогах получать новые ушибы и глотать воду уже вошло в привычку, а камни, оставлявшие шишки, я уже не замечал. Всплески воды, отражавшиеся эхом от стен, из раза в раз сменялись подводной тишиной, и иногда я терял сознание, чтобы очнуться от очередного удара.
Бессмысленно барахтать руками по воде я перестал уже довольно давно. Правда не знаю, из-за усталости или безысходности. Река поворачивает влево, бросая моё уставшее тело на камни справа. Сил поднимать руки и защищаться нету, поэтому плечо ловит увесистую оплеуху. Справа над ухом растекается боль — похоже, удар пришёлся не только в плечо, и я на некоторое время отключился. Но времени вспоминать нету, так как меня окунает с головой после очередного порога. Жадно вдыхаю воздух, привычно глотая порцию воды. Кажется, кто-то схватил за ворот телогрейки, но сила водной стихии непоколебима и уж точно не прогнётся ни перед кем. Течение вырывает меня из чьей-то хватки, а веки помимо воли смеживаются.
Что-то заставляет меня на несколько мгновений открыть глаза. На потолке, что так быстро нёсся мимо, играют редкие золотистые блики. Снова боль. Снова небытие. Вода, так сильно державшая до этого, неожиданно отпускает от себя, словно жена не оправдавшего надежд мужа. Тело окутывают покрывала лёгкости и невесомости. Брызги, попадающие на лицо и яркий свет, что бьёт сквозь плотно сжатые веки, заставляют открыть глаза. Белые пены водопада, яркое солнце, играющее на редком снегу, и неумолимо приближающаяся вода добрались до единственной мысли в моей голове. Как же я не люблю воду…
* * *
— Почему остановился? Снова в горле пересохло?
Не дождавшись ответа, девушка поспешно вытерла тряпочкой кончик пера. Это был уже не первый раз, когда он не отвечал, погрузившись в воспоминания. Однако сейчас молчание затянулось. В небольшой комнате, заставленной полками книг, воцарилась тишина. Восседавший вполоборота к девушке мужчина повернул голову в сторону высокого окна, и яркий солнечный свет скрыл его лицо. Еще какое-то время он не шевелился, неотрывно глядя в распахнутое окно. Только сейчас, когда у неё появилось свободное время, она заметила, что за окном уже давно поют птицы. Рассвет наступил слишком неожиданно. Недалеко журчал ручеёк, подыгрывая стрёкоту кузнечиков. Это усыпляло молодую девушку, писавшую всю ночь напролёт. Наклонив голову, он устало потёр лицо руками.
— Стоит закончить, — голос его был скрипучий, соломенный, тихий.
— Мне тоже так кажется, — потянулась всем телом девушка. — Выспимся, а там и продолжим.
— Я имел ввиду… стоит совсем закончить.
Мужчина одним плавным движением поднялся на ноги. Резко подувший ветер принялся резвиться в его длинных волосах, поблёскивающих при ярком солнечном свете.
— Как это? Но мы ведь ещё не всё дописали!
— Извини, наверное, не стоило мне это начинать.
— Эй! Да почему же?
— Не могу дальше… — при этих словах он повернулся к яркому свету и коротко выругался.
— Зато я могу!
В окне внезапно возник широко улыбающийся мужчина, сидя на корточках. Девушка потёрла глаза — ещё мгновение назад там никого не было. К тому же на высоту в несколько саженей по отвесной стене не так просто забраться, не запыхавшись.
