Ознакомительная версия.
Наконец он уложил Катю, лег сам и тут же заснул. Но и в этот раз он проспал недолго: Кате видимо стало скучно, и она запела. Пела она долго. Голос у нее был, конечно, не оперный, но и не режущий слух. И репертуар был богатый: от русских народных песен до русского рока и стихов из книги "Творчество душевнобольных". Под Катино пение Рома и уснул.
На этот раз ему удалось поспать по дольше. Он проснулся от того, что Катя тронула его за плечо. Она сидела перед ним на коленях и пристально смотрела на него. "Ром", — сказала она: "Знаешь, я так его любила. Он был для меня самым лучшим. У нас все было так хорошо, я даже не думала, что так бывает. Только он всегда меня ревновал. Я думала — потому, что любит. А когда мы сюда переехали…Каждый день — общение с психами…Тут он и сам с катушек съехал. В нем изначально что‑то такое было. Я заметила это при первом знакомстве. Он мне еще тогда жутко не понравился. Но, кому, как не мне знать, что абсолютно нормальных людей не бывает. Этим я себя и успокаивала. А он ревновал все сильнее и сильнее. Причем — на пустом месте. Надо было госпитализировать его раньше. Только, я не хотела. Знаю же, что это — клеймо на всю жизнь. И однажды он набросился на меня с ножом", — Катя потерла шрам: "Кстати, это не единственный мой шрам. Хочешь, покажу другие? Не хочешь? Ну, дело твое. После этого его отвезли по месту работы. История облетела весь город. Даже в газете об этом писали. Чертовы журналисты! Весь город смеялся. Как же: психиатр попал к себе на работу. В качестве пациента. Только в больнице никто, кроме практикантов, не смеялся. Все, слава Богу, понимали, насколько это страшно. А он умер через несколько дней. Аллергия на лекарство. Кто же знал…? С тех пор я кричу по ночам. Кричу так, что просыпаюсь. Если бы кто‑то меня будил до того, как я начну кричать, мне было бы легче."
Катя плакала. Рома взял ее за руки и посмотрел ей в глаза. "Успокойся, Кать, не надо плакать. Я все знаю. Все уже давно позади. Ну, не плачь." Он действительно хорошо знал эту историю. Вся больница знала, что Катин муж сошел с ума и умер там. И ничего смешного. Безумный психиатр — это страшно. И, каким бы противоестественным это ни казалось — никто из них от этого не застрахован.
Если бы это было в его силах — Рома бы защитил Катю ото всего и, прежде всего, от самой себя. А еще — от жутких воспоминаний и снов. Он обнял ее, прижал к себе и стал укачивать: "Не плачь. Все будет хорошо."
"Обещаешь?" — Катя умиротворенно улыбнулась сквозь слезы.
На этот раз они оба проспали до позднего утра (эта богатая событиями ночь была с пятницы на субботу). И снова утром Катя разбудила Рому. Она в очередной раз забыла, где она, а когда вспомнила, то безуспешно попыталась привести в порядок свой измятый наряд и незаметно уйти.
"Кать, утюг и гладильная доска в шкафу. Пойдем завтракать", — сказал ей Рома.
За завтраком Катя задавала много вопросов. Вчерашнего дебоша она явно не стеснялась.
— Ром, а как я к тебе попала? Я ничего не помню?
— Да, встретил тебя на улице в таком состоянии, что побоялся там оставить без присмотра. И давно у тебя начались такие проблемы?
— Проблемы? Какие проблемы?
— С алкоголем.
— Проблемы начались вчера. Только, я не помню, какие конкретно. Я ничего не помню. Но я не алкоголичка.
— Кать, все так говорят. Это один из первых признаков. Ты меня пугаешь.
— А тебе не все ли равно? Я, вроде — совершеннолетняя.
— Нет, не все равно! Мне не безразлично!
— Ой, Ром, не кричи так громко — у меня голова болит. У тебя есть какие‑нибудь таблетки?
— Есть.
— Давай. Так, говоришь, я тебе не безразлична? — Катя кокетливо улыбнулась. Рома давно не видел ее такой.
— Не безразлична. А что все‑таки случилось?
— Ничего. Вернее, случилось, но давно. Годовщина смерти моего. Странно, вроде — давно отболело, а успокоиться вчера я никак не могла. Ходила из угла в угол. Хотела выпить успокоительного посильнее или антидепрессантов, но вспомнила подругу, которая умерла от передозы психотропными, и не стала. До сих пор не знают, это была случайность или самоубийство. Настроение у меня упало еще сильнее, и я пошла за выпивкой. Одну бутылку я выпила прямо возле магазина. А дальше я ничего не помню. Странно. С чего бы я отключилась, да еще так быстро? Хотя, по моему, я все‑таки пила какие‑то таблетки. Поэтому и не помню, что было дальше.
Катя тяжело вздохнула. Рома почувствовал себя моральным уродом. Зачем он спрашивал? Она же вчера рассказывала что то такое.
— А дальше ты сидела на скамейке с какими‑то мужиками и рассказывала им про ликантропиков.
— Правда? О, Гос — споди…Весело.
— Кать, извини. Ты же вчера рассказывала. Я мог бы и догадаться.
— Ничего страшного, ты не обязан угадывать чужие мысли, даже мои. Мне все равно нужно было выговориться. Вот, и выговорилась, даже — два раза. Или — три, если считать тех мужиков. Кстати, я совсем не помню, что я тебе рассказывала. Помню только, что мы обнимались. А дальше опять не помню. Мы только обнимались?
— Нет.
— Нет?!
— Еще ты меня поцеловала.
— И все? Так, что — ничего не было?
— Нет.
— Нет?!
— А в чем дело? Ты чем то недовольна.
— Нет, я всем довольна. Особенно — твоей порядочностью, — Катя лукаво посмотрела на Рому.
— А ты хотела бы, чтобы было по другому?
— Не знаю. Все равно бы я ничего не вспомнила.
— Хорошо, в следующий раз учту все твои пожелания и замечания.
Рома, мягко говоря, очень удивился. Обычно Катя не проявляла ни к кому интереса сама, ни с кем не заигрывала даже в шутку. От любых же проявлений интереса к ней (надо ли говорить, что весьма многочисленных) тут же закрывалась. Со всеми, кроме больных, она держала дистанцию, даже подсесть к себе поближе не позволяла. Надо ли говорить, что Рому это очень огорчало.
После того, как он увидел в ней человека, она стал интересна ему. А еще ему однажды показалось, что только она сможет его понять. И этого ему хватило…
Он давно понял природу многих душевных недугов, но женщин в свои двадцать семь лет толком понимать так и не научился. Ему сильно мешало то, что многие заболевания он мог определить на ранней стадии. Последней своей возлюбленной он однажды в пылу ссоры выставил диагноз. Полностью. Только она, к счастью, ничего не поняла, а ушла от него потому, что он был слишком странный на ее вкус.
— Кать, ты бы лучше мне позвонила. Неужели я бы тебя не выслушал?
Роме до сих пор было не по себе, когда он думал, что мог бы не пойти вчера гулять. Ведь в эту ночь Кате было все равно — он или мужик со светящимися глазами. А если бы незнакомец успел раньше него? Рома не признавал ни интуиции, ни других иррациональных чувств, но сейчас они все дружно говорили ему, что Катю он мог больше никогда не увидеть.
Ознакомительная версия.
