Стража оставила трясущегося Велласа, но для его охраны вышло четверо воинов. Затем Ярослав поднялся на руины стен, откуда его могли лучше слышать, и обратился к пленным:
- Я обещал вам жизнь и свободу! И сдержу слово! В течение часа вы будете погружены на корабль и отбудете домой!
Немедленно поднялся шум, гвалт и рукоплескания. Пленные, как малые дети, радовались счастливому подарку судьбы, еще несколько минут назад сомневаясь в словах вождя индлингов. Находясь целиком в руках победителей и зная о вероломстве своего нападения, они не могли до конца поверить в свое счастье. Обещания вождь мог также быстро забыть, как и давал. В таком случае, пленников ждала горькая судьба раба в каменоломнях Риналя или на оросительных каналах. В лучшем случае, они могли никогда не увидеть свои семьи, оставаясь рабами-пастухами у горных племен, или, за ненадобностью, убиты. Потому, услышав столь желанные для них слова, они не могли удержаться от восторга.
Однако на дворе присутствовали те, для кого сей день должен был стать последним. Трое войнов-охранников посла были подведены к месту казни, и на их шеи накинуты веревки.
Толпа в волнении ожидала представления.
Пленники разом от эйфории счастья перешли к удрученному состоянию, им тяжело было наблюдать за приготовлениями к убийству товарищей. Ярослав понимал, что пять десятков профессиональных воинов, даже безоружных, в окружении стражи, - большая сила и немалая опасность, потому на стенах стояли лучники, а отряд Шестопера находился поблизости в боевой готовности.
Неожиданно из рядов пленников послышались возмущенные голоса:
- Помилуй их, Вождь! Они добрые воины! Никогда не совершали преступлений!
Ярослав, не обращая внимания, взмахнул рукой, давай команду к началу.
Вперед вышел пожилой агеронец для оглашения приговора и слегка запинающимся и срывающимся голосом начал читать наизусть короткую речь на модонском:
- В двадцатый день до осеннего поворота и пятьдесят четвертый год небесного пути в городе Ласу и Изумрудной долине казнимы: Верзила Кум, Оторопь Дрыгайло и Пивной жбан вынос за преступление, измену и предательство. Выше означенные воины, презрев обязанности стражи посла и неприкосновенность посольской миссии, выступили на стороне врагов, принявшей посольскую миссию стороны, открыв ворота крепости, нанеся тяжкие увечья и раны охранявшей означенные ворота страже, чем совершили преступление, подлежащее наказанию смертной казнью через повешение.
По зачтении приговора концы веревок были закреплены на седлах лошадей, а вопли толпы стали значительно громче и настойчивей. Как ни странно, но среди переселенцев-землян нашлись сердобольные, что если и не криком, то ропотом выражали желание помиловать несчастных.
- Помилуй! - неслось со стороны пленых - Прости неразумных! Это Веллас во всем виноват! Они люди подневольные! Казни и его!
Ярослав оставался непреклонен, жестом давая понять нежелание прислушаться к мнению народа, но и со стороны землян слышались все усиливающиеся возгласы:
- Отпусти их! Они никого не убили, будет справедливо не казнить!
Слышались знакомые голоса:
- Тебе бы только вешать да резать! Па...га!
- Да палкой линчевать! - вторили другие.
Ярослав, больше не желая слушать оскорбления и недовольство, решился возразить:
- Эти войны совершили тягчайшее преступление, посягнув на гостеприимство хозяев. Во все времена у всех народов такое наказуемо смертью.
Его перебили громкие крики толпы:
- Они подневольны! Это Веллас во всем виноват, казни его!
В ответ Ярослав отрицательно замотал головой:
- Веллас - посол, и не участвовал в нападении, мы не имеем права не только казнить его, но и задерживать!
- У воинов не было выбора! - воскликнул кто-то сзади из рядов землян.
Уязвленный до глубины души Ярослав возмущенно воскликнул:
- Говорите, не было! Неправда! Ложь! У любого человека всегда есть выбор. Сражаться против зла или вторить ему! Совершать преступление или нет. Никакие командиры не заставят тебя идти против совести, никакие законы не принудят, если сам не захочешь быть принужденным. Всегда есть выбор! Повторюсь! Всегда! И каждый разделяет ответственность в преступлениях своих господ и хозяев!
Затем немного помолчав, пока улягутся возмущенные голоса, продолжил:
- Но если все готовы простить, я не смею возражать народу! Будь по-вашему, но не обессудьте, когда эти же люди придут с оружием в руках и не помилуют вас, - он указал пальцем на стоящих с петлями на шее, - а это лучшие бурутийские воины.
Со всех сторон звучало:
- Помилуй, Вождь!
Ярослав развел руками, давая понять, что умывает их, и командуя отпустить пленников. Раздались рукоплескания, возгласы благодарности, крик и гвалт столь невообразимые, что можно удивляться, как такое малое количество народа может производить шум, сравнимый с ревом трибун стадиона. И если земляне приняли помилование с некоторой прохладой как должное, то аборигены впали в настоящую эйфорию. Местные вожди нечасто благоволили поданным, и подобное отношение было необычно, чрезвычайно приятно, и благодарности не было предела.
Кричали:
- Осанна Дхоу!
Вопили, прыгали, махали руками, в общем, всячески выражали свое счастье согласием вождя удовлетворить их просьбу. Больше всех радовались пленники, помилованные войны являлись не последними в рядах и уважаемыми людьми, потому "слава вождю" лилось непрерывно из пяти десятков луженых глоток. С этими словами стража стала выводить их из крепости на посадку. И пока те шли по двору и проездам, неслось огромное и дружное:
- Осанна!.. Осанна!
Когда уже бывшие пленные перебирались на корабли, к Ярославу подошел Охерибо Веллас в своем расхристином виде и настойчиво с некоторой надменностью попросил:
- Оуна Наваторо Дхоу, меня лишили всей моей одежды и имущества, не соблаговолит ли благородный вождь приказать вернуть.
Ярослав был просто возмущен подобной наглостью:
- У Вас, уважаемый Веллас, что, нет другой одежды на корабле?
- Есть, но достойной посланника не располагаю, извольте вернуть!
Тон, с которым Охерибо говорил, совершенно не соответствовал ситуации, при которой несколько минут назад жизнь его висела на волоске (Ярослав серьезно подумывал удовлетворить просьбу войнов, плюнуть на деспота и повесить Велласа вместе со слугами). Сделав над собой усилие, он все же сдержался и произнес вежливым спокойным тоном:
