— Если знал, почему же не сказал мне?
— К тому времени, когда я все разложил в голове по полочкам, ты уже был в воздухе. Черт, мы даже подумывали ограбить тебя сами, правда, Жан-Клод?
Жан-Клод кивнул.
— Подумывали или поделывали?
— Мы думали об этом, ради твоего же блага, но не сделали.
— Найджел, ты уверен? Потому что, если, случаем, это организовали вы с Жан-Клодом, теперь самое время признаться.
Найджел прижал обе руки к своей обширной груди.
— Хоб, я этого не делал. Ясно же, что этот трюк провернул Макс.
— А я в этом сомневаюсь.
— Если не он, то кто же?
— Это я и надеюсь выяснить.
— В толк не возьму, чего ты так беспокоишься. Неужто ты не сыт этим типом по горло?
— Все просто, — растолковал Хоб, — я не получу платы, пока Макс не получит деньги за марафет, который заставил меня протащить контрабандой. Найджел, я делаю это ради фазенды.
Найджел разумел священность данной концепции. Сам он фазенду утратил. Очевидно, ничего другого не остается. Но с чего начать?
— По-моему, — предложил Хоб, — первым делом вы с Жан-Клодом должны расспросить своих друзей и информаторов, не знает ли кто чего. Мне как-то не с руки блуждать по Парижу, разыскивая человека с приметами Халила.
Но на самом деле именно этим Хоб и занялся. Как только все трое покончили с завтраком, Хоб описал Халила и Али и дал Найджелу пятьдесят долларов из денег Макса, чтобы тот поделился с Жан-Клодом. Затем Хоб на метро доехал до Бельвиль. Нелепо, но ничего другого ему в голову не пришло.
Само собой разумеется, никакого проку это не дало. Половина населения Бельвиль походила на Халила, а вторая на Али — конечно, не считая женщин, вероятно, похожих на жен этих типов. Зато Хоб получил славный таджин и первоклассный мятный чай.
Между тем сияющие дороги предначертания, невероятно походившие на конверсионные следы реактивных самолетов, вели в Париж. Мы можем закрыть глаза на все, кроме ведущих из Нью-Йорка, где плелась очередная нить паутины судьбы, крепко привязавшей Хоба к Максу. Судьба эта предстала в облике грузного пожилого мужчины суровой наружности, облаченного в клетчатую спортивную куртку и слаксы цвета хаки, сошедшего в аэропорту де Голля с борта самолета «Эр Франс», рейс 170, вылетевшего из аэропорта Кеннеди, что в Нью-Йорке Пройдя через таможенную и иммиграционную службы, Келли поймал такси. Уже садясь в машину, он заметил еще одного пассажира другого рейса, тоже садившегося в такси, — Генри, приходящего работника мистера Розена. Его Генри вроде бы не заметил, а вопить Келли не захотел.
В такси Келли назвал адрес отеля Макса. Такси Генри отъехало следом, и Келли не видел, куда тот направился. Ему пришло в голову, что надо бы сказать: «Притормозите и следуйте за тем такси», но в таком объеме Келли французским не владел. Он даже не догадывался, что его неразговорчивый, небритый, смуглый шофер — израильтянин, бывший огранщик алмазов из Тель-Авива, говорящий по-английски лучше самого Келли. Но таковы уж превратности времени, места и сюжета.
В самолете Генри Смита окружала развеселая компания, целых 137 человек пассажиров Мемориального спецрейса в честь парижского джаза Луиса Армстронга и ночных клубов. Курьезно, что он попал на подобный рейс, потому что Генри вообще не принадлежал к числу фанатов джаза. Рожденный и выросший в Вест-Индии под звяканье дебублдебопа и, растафарийский <Растафарийцы — религиозная секта, возникшая на Ямайке, почитающая эфиопского императора Айли Селасси спасителем и считающая Африку, и Эфиопию в частности, Землей Обетованной.> духовный рэп, он очень скоро — так же неожиданно для себя, как и для своей родни, — ощутил вкус к Равелю Сати и прочим, населявшим сюрреалистический Париж его фантазий.
И вот сейчас он сидел, читая свой журнал «Черный израильтянин», пока со всех сторон от него болтали, напевали и даже приплясывали под звуки джаза. Кажется, он единственный на борту самолета не знал ничьего прозвища. Его это вполне устраивало. Он-то отправился в путешествие отнюдь не ради чепуховых увеселений. Его цель куда важнее, мало не покажется. Когда же сосед по креслу — крупный светло-коричневый мужчина в бежевом костюме с зелеными бархатными вставками и галстуке с желто-оранжевыми разводами — попытался затеять разговор, Генри приложил палец к поджатым губам. Это ничего не означало, но тот уставился на него, выпучив глаза, и обернулся к соседу, сидевшему с другой стороны.
Генри это вполне устроило. Больше всего в этом путешествии он нуждался в молчании и времени на раздумья. Он очень надеялся, что Халил получил его телеграмму и точно выполнил все инструкции. Братство отзывалось о Халиле крайне благоприятно, однако с этими арабами нельзя питать уверенность ни в чем.
Самолет приземлился в аэропорту Парижа в 7.10 утра. Генри сошел с двумя легкими дорожными сумками. Прошел таможню и иммиграционную службу без инцидентов и взял такси. Такое расточительство шло вразрез с его бережливой натурой, но ставка уж больно велика. Либо денег после будет по горло, либо вообще ничего не будет.
Когда машина въехала за кольцевую в Куленкуре и покатила через сердце города, вокруг замелькали виды Парижа. Проезжая по мосту Сен-Мишель, Генри впервые увидел Нотр-Дам. Вскоре после того такси остановилось на Левом берегу по названному Генри адресу: рю де Пантеон, 5-бис. Сердце Парижа, детка. Все на высшем уровне.
Было почти восемь утра, когда Генри выбрался из такси у дома Халила. Пять-бис оказалось узкой лестницей между двумя зданиями. По пути Генри разминулся со многими людьми, в большинстве — с виду студентами. Черных совсем мало. Впрочем, Генри не придал этому значения, не питая никаких предубеждений.
В слабо освещенном фойе он отыскал кнопку с карточкой «X. Ибрагим, 36». Нажал на нее, подождал, снова нажал, подождал, нажал снова. Наконец, послышался ответный зуммер. Затем раздалось жужжание, открывшее дверь, после чего Генри вошел и поднялся по лестнице.
В коридоре третьего этажа царил полумрак. Генри пришлось щелкнуть своей зажигалкой «Biс», чтобы отыскать дверь 36. На стук отозвался мужской голос, сказавший что-то по-французски.
— Халил, это я, — окликнул Генри. — Говори по-американски. Я знаю, ты умеешь.
На пару секунд воцарилась тишина. Потом звякнула отодвигаемая цепочка. Дверь открылась. На пороге стоял высокий, тощий, бородатый юноша в купальном халате.
— Эй, человече, это ж я, — повторил Генри.
— Вы Генри? — с явным акцентом по-английски спросил Халил. Хоть они и говорили по телефону, видеться лично им еще не доводилось.
