Она снова замолчала и погрузилась в свои мысли. Какое-то время Кальдур просто упорно лез вверх, тоннель вокруг него сужался, но карабкаться проще не становилось и пятно света вверху совсем не приближалось. Вдруг его качнуло и в глазах потемнело. На несколько долгих мгновений он полностью потерял нить мыслей. В себя его привёл отчаянный вскрик Анижи, одна из его рук отцепилась, он стал сползать вниз и едва не сорвался.
— Что там? — крикнула Розари снизу, едва увернувшись от упавших камней и осколков.
— Дышать тяжёло, — ответил Кальдур.
Выдержал паузу, собрался и полез дальше.
***
К сумерках мороз стал лютым и зимним. Резкие порывы ветра легко забирались под одежду, и продирали до костей. После ещё нескольких отвесных стен и крутых склонов, весь остаток дня они шли, считай что, по ровной земле лишь с небольшим уклоном. Петляли и описывали зигзаги в поисках более удобной дороги, как советовала Хизран, медленно, но продирались всё выше и выше. Снега тут так же было немного, ветер не оставлял ему шансов.
Маршрут был не таким уж и тяжёлым, за исключением холода и постоянно сбитого дыхания. Шли цепочкой, Розари и Кальдур отдыхали по возможности без доспехов, Кальдур замыкал и продолжал приглядывать за Анижей, которая даже немного оживилась или уже просто смирилась тяготами их затянувшегося пути.
От видов вокруг всё меньше захватывало дух, чем выше они поднимались, тем меньше вокруг было жизни и меньше места для человека.
— Ладно, — Дукан свернул в сторону от подобия тропинки и побрёл сквозь тонкий снежный наст к единственному валуну в поле зрения. — Ничего лучше не найдём. Будем ночевать тут, как говорила Хизран, все друг к дружке, укрытые плащами. Забросаемся снегом — это поможет, я надеюсь. Хотя я такого холода ещё ни в одну зиму не чувствовал. Давайте живее. До темноты меньше получаса.
Расчищать полянку от снега не стали, просто расположились там, где как им показалось будет меньше ветра. Ботинки Кальдур снимать не рискнул, только расслабил грубую шнуровку и оценил уже совсем не весёлое состояние кожи и трещины на подошвах. Постелили вниз пару пледов, девушек положили в центре, закрыли их по бокам, укрылись всем, что было. Ещё раз припомнили Хизран, поблагодарили за тёплые вещи, прижались друг к дружки, в обнимку, и нагребли сверху снега.
Ветер ещё долго не давал им уснуть, забирался под одеяла и настолько вывел Дукана, что тот поднялся и собрал в полутьме из снега и камней некое подобие стены, чтоб прикрывало их и направляло ветер чуть выше их укрытия.
Дрожать Кальдур перестал часа через два, метель закончилось, горячее дыхание и тела друг друга отогрели их и он погрузился в глубокий и беспокойный сон. Снилось ему пульсирующее солнце, выточенное из камня, по которому с каждой пульсацией распространялись трещины, пока оно не лопнуло и не стало грудой обломков, в которых проглядывались черты человеческих костей и черепов.
Пробуждение было ужасным. Его тело просто окостенело, болело и он едва смог заставить его хоть как-то двигаться и гнуться. В горле пересохло, как в самую сильную жару, но там же была и холодная густая и мерзкая слюна, которую он просто так не смог проглотить. Потянулся за флягой и с досадой потряс её — она была пустой. Ни капли воды. Набил туда снега, поморщился от её прикосновения к телу, убрал за пазуху, снова вернулся под одеяла, закрылся ими от холода, придвинулся бочком к Аниже и даже испугался на секунду.
Она была очень холодной и недвижимой, лишь редкое горячее и глубокое дыхание выдавало в ней живую. Он приобнял её покрепче, чтобы отдать больше тепла. Она проснулась на мгновение, прижалась к нему ближе и тут же снова засопела.
С трудом встали ещё через час или два. Солнце было уже высоко и немного нагрело склон, его лучи и блики казались настоящим спасением, но от холода и последствий прошлой ночи спасали плохо. Дукан наполнил флягу с ручья, стекавшего по толстой льдине, но утолять жажду такой водой не рискнул, решил следовать совету и тоже убрал сосуд грёться.
Аниже стало легче. То ли её руки не успели хорошо обгореть, то ли её лекарства и ритуалы помогли. С них слезла кожа, местами они покрылись красноватым узором и всё ещё болели, но она уже могла ими работать. Она отказалась в очередной раз от сырого мяса, глядя на него полными тошноты и страха глазами. Кальдур отдал её свои сухие закуски и разделил уже попахивающую плоть с Дуканом и Розари. Его желудок бурлил, ползал и бесился внутри, словно пытаясь увернуться от отвратительного угощения, но Кальдур дышал правильно, ел спокойно и не торопясь, старался не обращать внимания на вкус и запивал глубокими глотками почти растаявшей воды из фляги — так чтоб уж точно кусок не встал поперёк горло.
Козла решили не доедать. Ждали, что он дольше сохраниться при холоде, но рисковать не стали. Свалиться с поносом или отравлением в горах было бы верной смертью. Вместо этого начали выдирать из почвы и скал всю сухую растительность, что ещё иногда попадалась в поле зрения, попутно разорив несколько птичьих гнёзд и разжившись мелкими яйцами. Горцы щедро снабдили их припасами, но все понимали, что это капля в море, и их не хватит на всё путешествие.
***
Следующие три дня мало чем отличались друг от друга. Метель пока не показывалась, ночью им удавалось спать в относительно неплохо а днём они освоили разведение не больших костров из всего, что попалось на руку. Основной пищей стала горячая похлебка из протаявшего снега, сушёных овощей и мяса. Её готовили в единственном глиняном горшке, которую ели прямо в пути, передавая друг другу. По пологому склону они поднимались медленно, но верно. К холоду и тяжёлому воздуху почти привыкли, но никакой речи о комфорте и быть не могло. Жизнь словно медленно покидала их, в голове становилось всё меньше мыслей и чувств, тело всё хуже слушалось, слабело и деревенело, разговоры тускнели, шутки почти не звучали и их восхождение, всё чаще сопровождалось гробовым молчанием и натужными попытками надышаться ледяным воздухом.
Пить хотелось постоянно, часто кружилась голова и окружающий вид изогнутой к верху серо-каменистой плоскости периодически отдалялся и темнел, вынуждая снижать темп и приходить в себя.
Солнце, мелькающее на склонах, редкие облака и туманы, блики на снегу играли с ним злые шутки. Иногда-то тут, то там он видел фигуры, то замершие вдалеке, то чёрными тенями рвущиеся к ним наперерез. Первые несколько раз он даже поднимал тревогу, но потом понял, что это лишь виденья. И просто шёл дальше.
Самое жуткое своё виденье он встретил спокойно, рассмотрев его во всех деталях и усмехнувшись сам себе, просто пошёл дальше, стараясь больше не смотреть в пропасть. Он просто не мог увидеть отсюда то, что увидел. Глыбу Дворца, парящего над горой Ногх.
***
— Тебе чего там сниться, Дур-Дур? — гневно прошептала Анижа.
Она чуть отстранилась от него и в пространство между ними тут же залетел порыв ледяного ветра. Он поморщился и попытался разглядеть её в кромешной темноте и придумать хоть какой-то ответ спросонья.
— Чего вам не спиться, демоны, — заворчала Розари, приподнялась, перегнулась через Анижу и со всей дури ущипнула Кальдура за плечо.
Тот зашипел и ещё больше отстранился. Оголённая спина от задравшейся рубашки покинула их скромное убежище, коснулась снега, и Кальдур зашипел ещё больше.
— Сны у него срамные! — прошептала Анижа. — Чуть руки не начал распускать, озабоченный!
Остатки сна покинули Кальдура, он понял в чём дело, залился краской, осторожно подвинулся к Аниже и перевернулся к ней спиной, чтоб больше её ничего не смущала.
— Ничего себе, — тихо присвистнул Дукан с другой стороны. — Вот бы мне твои годы, пацаны. Я ни о чём кроме жратвы и тёплой постели и думать не могу, так устал. Чувствую, что подыхаю медленно. А ты...
— Стыдоба! — прошипела Анижа.
— Ну вот и зачем о жратве напомнили... — пожаловалась Розари. — Мы тока часов через шесть сготовим, а у меня уже слюни наворачиваются... Ох я бы сейчас хлебушка из печки бы как навернула. И свининки бы... на костре...
