— Ой-ой-ой, подруга, — возмутился Дукан. — Это совсем не помогает, даже если ты хочешь навлечь на нас хорошие сны. Заткнулись бы, да дали всем выспаться. Я куплю тебе целого поросёнка, если наш поход закончится удачно. Всё спите.
***
Сны становились всё более яркими.
Сначала он радовался этому. Ему нравилось убегать в тёплый и радужный мир без боли и страданий хотя бы на время ночи. Всё с большим трудом он заставлял себя каждое утро выбираться из нагретого укрытия, расцеплять объятия Анижи и продолжать путь. Всё дорогу днём думал о том, как снова согреется, будет спать и видеть чудесные видения.
Пока до него не дошло. Его сны становятся ярче, потому что он всё ближе подходит к миру за пределами этой жизни. Он умирает. Как и все они.
Это его испугало. И с этого же дня сны от ярких и красивых перешли к кошмарным и тревожным. Ночью он проснулся на мгновение, глубже зарылся в одеяла, пытаясь прогнать тревожные и муторные видения и тут же оказался в тёмном пространстве.
Оно надрывно сжималось и разжималось над его головой, хрипело и посвистывало. Тёмно-багровые губчатые стены проступили из темноты, и он увидел, что их опутывают шипастые стебли красных цветов. Всё больше их раскрывалось и расцветало вокруг.
***
На день пятый подъём стал ощутимо круче, а он перестал чувствовать пальцы. Посовещавшись и оценив состояние команды, они с Розари приняли решение снять с себя лишнюю одежду, отдать её Аниже и Дукану, и дальше идти в доспехах. По крайней мере, до ночёвки, где они смогут накидать достаточно снега, чтобы было тепло всем.
Внутри доспеха было неплохо, он позволял согреться и даже почувствовать некий комфорт, но только до того момента, пока не начинался сильный ветер. Металл слишком сильно отдавал тепло, приходилось отдавать энергии на нагрев, что ещё больше лишало сил. Настоящим кошмаром в моральном плане было снимать его на ночёвку, снова представать перед лютым холодом и снегом нагим и беззащитным, кутаться в одежду как можно быстрее и пытаться отойти ко сну. Усталость наваливалась словно горой, а организм терял всякую способность сопротивляться их испытаниям, слабости и жажде. Дрожа от напряжения, под беспокойными взглядами Дукана и Анижи, они быстро ели свой скудный ужин, запивали его водой и падали спать.
Еда кончалась, но есть хотелось всё меньше, и Кальдур понимал, что это не к добру. Ещё с обедов сырым мясом его желудок словно с цепи сорвался, и часто не давал ему спать спокойно и расслабиться, звучал так громко, что будил остальных. Он всё больше замечал внутри себя нарастающее раздражение и нервозность.
Это происходило не только с ним. Весь отряд угасал на глазах. И Анижа, и Розари стали такими худыми и синюшными, что были похожи на жертв голода и неурожая, что длился целый год. Дукан почерствел и помолодел внешне, но его взгляд стал тусклым и рассредоточенным, неприятно бегающим и холодным.
Седьмым утром их поднял крик. Он не узнал голос Розари, настолько этот крик был девчачьим, испуганным, беззащитным и тоненьким. Она вдруг вырвалась из постели, с полными страха глазами, начала отползать от чего-то неведомого. Дукан кинулся за ней, когда она уже зарылась в снег, схватил её за руки, она вырвалась, хваталась за горло и судорожно дышала, словно кто-то душил её. Это продолжалось так долго, что она выдохлась и почти потеряла сознание, и только тогда Дукану удалось оббить с неё снег и вернуть в тёплое укрытие.
Ещё долго они все вместе грели её и пытались успокоить.
Даже сквозь цепкие лапы холода, что проник в самую душу и дарящие безразличие объятья усталости, Кальдур ощутил острый как лезвие укол ужаса. Они все здесь погибнут. И это будет неспокойная смерть.
Их последний костёр был составлен из скудного запаса книг и заметок Анижи, которые она зачем-то понесла с собой. Отдала их с лёгкой совестью, потому что понимала, что всё равно не сможет спустить их вниз. Пламени не хватило, чтобы сделать суп изо льда, обрывков кожи и остатков сухих овощей и мяса, даже чуть-чуть теплым. Кальдур ел его осторожно, смакуя каждый жидкий глоток своей порции. Еды больше не было.
— И как так вышло, что всей вашей бесконечной силы, дарованной Госпожой, не хватает, чтобы разжечь сраное пламя? — не сдержался Дукан. — Я бы правую руку отдал, чтобы ещё хоть немного погреться. Может зажжёте костёр тут, нет? Хотя бы из своих задниц.
— Мой старый доспех умел порождать пламя... — пробормотал Кальдур. — А этот ничерта не умеет.
— Такой же бесполезный, как и ты, пацан...
— Я сдаюсь. Оставьте меня здесь, — вдруг спокойно заявила Анижа и обняла свои колени. Она больше не дрожала от холода, а её цветом губы почти не отличались от кожи, которая уже напоминала снег.
Кальдур нашёл в себе силы для тёплой улыбки.
— Я понесу тебя, малышка. Ты как пушинка у нас. Никто тебя тут не оставит. Никто никого здесь не оставит.
— Заткнитесь, просто заткнитесь все! — вдруг зарычала Розари , вскочила, её лицо перекосило, она заметалась.
Отошла, шатаясь от лагеря, призвала доспех и упала в снег на колени тяжёло дыша. И вдруг рассмеялась, звучно и легко, словно была на каком-то празднике, расслабилась от вина и ей только что рассказали хорошую шутку. Смех прервался так же резко и сменился тяжёлым, надрывных дыханием и хрипом. Она закашлялась, скривилась от боли в груди и опала на землю.
— Что с тобой, девочка? — окликнул её Дукан, нетипично ранимым и беспокойным голосом.
Подбежал, сел рядом, убрал её голову себе на колени и посмотрел на Кальдура глазами, полными отчаянья.
— Тише, старик, — Кальдур внимательно посмотрел. — Мы дойдём.
— Ещё даже не половина… — губы Дукана дрогнули. — А она кашляет уже вторую ночь. И сказала, что ей плохо дышать. Всё хуже. Я… я завёл вас сюда. Я привёл вас на верную смерть. Я такой дурак. Это и правда Гора Мертвецов.
Он не понял, что старик имел ввиду, подумал, это приступ страха, пока не проследил за направлением его взгляда и не увидел сам. Чуть выше их лагеря, из под небольшого слоя снега торчали ноги скелета, покрытые обрывками ткани. А за ним сидел ещё один, привалившись к невысокому камню, и следил за ними пустыми глазницами.
— Мы не сможем отыскать Её в этом месте… — прошептал Дукан. — Просто не сможем… Кто мы такие? Мы всего лишь смертные, и смерть найдёт нас здесь так легко… Я ошибался… Простите меня…
Открытая пасть черепа насмехалась над ними. В глазах Кальдура потемнело, но вместо того, чтобы продышаться он рывком встал и, утопая в гальке и прожилках снега, пошёл к скелету. Настиг его, едва дыша от натуги, ударом ноги снёс череп и застыл.
— Дукан! — позвал он, старик не отозвался и тогда он крикнул так, что в лёгких что-то хрустнуло. — Дукан!
Старик заткнулся, выпустил Розари из объятий, тяжёло поднялся и нетвёрдым шагом дошёл до камня, у которого сидел скелет.
— Он погиб не от холода, — голос Дукана вдруг снова стал твёрдым.
Он смотрел на изъеденную временим рукоять кинжала и почерневшее лезвие, лежавшие на тазовых костях скелета.
— Его убили, — подтвердил Кальдур. — Смотри.
Чуть дальше по склону в проталинах снега показались ровные прямоугольники камней, утопленные в скалу и гальку. Они располагались один за другим на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга и скрывались под слоем снега. Чуть дальше и ближе к отвесной скале, они показались снова и уже были похожи на ступеньки лестницы.
— Что это? Тропинка?
— Не знаю. Но нам точно нужно проверить.
— Да, — твёрдо кивнул Дукан. — Напяливай свою бандуру, вешай на себя шмотки и следи, чтобы Розари не упала и не осталась тут. Я поведу Анижу. Башкой за неё отвечаешь. Или вместе умрём. Или никого тут не оставим.
***
Тропинка изгибалась по склону ещё хлеще, чем их привычный маршрут.
Небо над ними почти расчистилось, и воцарилось безветрие. С наступлением темноты они продолжили путь при свете звёзд, ночевать не стали — не было уверенности, что все переживут эту ночь. Решили идти, пока не кончились силы. Кальдур нёс Анижу, Дукан высматривал дорогу, а Розари плелась сзади и всё больше начинала отставать, даже в доспехе.
