урониться где-нибудь и проспать часов сто!
– А что насчет меня? – спросил он Вика, когда они вышли из уборной. – Что со мной не так? Ты ведь знаешь?
– Догадываюсь, – пожал плечами Вик. – Но лучше, если тебе скажет кто-то из них. Лучше даже сам Тот.
– А что значит… Адхва-Га? Он так обратился ко мне. Это имя какое-то или что вообще?
– Это санскрит, – ответил его собеседник без всякого энтузиазма. Кажется, он сильно устал, но старался не подавать виду. – Упрощенный вариант языка богов, на котором говорят в Дуате. Адхва-Га означает «странник».
Карн вскинул брови, и хотел уже потребовать объяснений, но в последний момент решил не глумить Вику голову. Действительно – всему свое время, эту мудрость он хорошо помнил с детства и почитал непререкаемой. Поэтому они молча покинули уборную и направились к фонтану в центре главного зала.
На передних лавках, прямо у фонтана, стояли деревянные миски с едой. Отчего-то парень рассчитывал на стейк, ну или на макарошки с подливой, поэтому внешний вид необычной снеди его несколько… удивил. Глядя на какие-то сине-зеленые водоросли, грязно-коричневые «картофелины», подернутые паутиной ярко-желтых прожилок, фиолетовые «горошины» идеальной сферической формы, Карн неожиданно поймал себя на мысли, что не так уж сильно хочет есть.
– Не бойся, – хохотнул у него за спиной Рокеронтис, – на вкус лучше, чем выглядит! А главное – придает сил. Одобрено самим всемудрейшим!
Расположившийся рядом Эрра только покачал головой. Он кивнул Вику и жестом пригласил их с Карном садиться и приступать к трапезе.
– А Тота не будет? – спросил Карн, усаживаясь и подозрительно рассматривая миску, которую ему протянул Вик.
– Нет, – сухо ответил Эрра. – Он вообще редко с нами ест. Хотя готовит именно он. В своей лаборатории. Это долгая история, Карн, изначально митреумы не были предназначены для постоянного проживания. Но со временем многое изменилось, мы начали синтезировать пищу, которая не разрушает наши оболочки и помогает нашим адептам из числа людей поддерживать необходимую физическую форму. Когда-то мы могли есть то, что едят обычные люди, но потом наши враги подчинили себе пищевую промышленность планеты. Уж прости, но ваша современная еда – сплошной яд, хоть и выглядит порой привлекательно. Вы, к сожалению, не знаете и сотой доли правды.
– Но многие догадываются, – Карн, следуя примеру остальных, осторожно взял с тарелки осклизлый стебель сине-зеленоватой дряни. Ему выдали двузубую вилку (похоже, серебряную), но водоросли все брали руками. Он осторожно откусил маленький кусочек стебля. Пожевал. Потом буквально накинулся на него! Рокеронтис хохотнул, Эрра сдержано улыбнулся.
По вкусу водоросли напоминали… Карн не мог однозначно определить этот вкус. Вкусов было много. Капуста, редис, морковь, кажется даже банан. Удивительно, как хорошо все это сочеталось! Но Рокеронтис не обманул, было вкусно. «Картофелина» на поверку оказалась чем-то вроде хорошо прожаренного стейка, а фиолетовые «горошины» хрустели на зубах и почему-то напомнили Карну отруби. Он быстро наедался, несмотря на то, что пищи было совсем немного.
А потом он вспомнил девяностые. Почему? Потому что ассоциации – это в высшей степени удивительная штука, никогда не знаешь, куда они приведут. В голове Карна появился образ, обрывочное воспоминание, настолько яркое, будто все случилось вчера. Кажется, ему тогда было не больше семи, но он как сейчас видел перед собой узкий обеденный стол, тарелку и макароны. Макароны с сахарным песком. Он помнил, что это считалось вкуснятиной. О существовании мяса или хотя бы колбас он на тот момент только слышал, но никогда их не видел. Он тогда не видел вообще ничего, кроме макарон. И сахарного песка.
Вслед за этим пришел другой образ, еще более яркий, по-настоящему пугающий. Он помнил, как люди добывали (именно так – добывали!) молоко. Пять утра, бескомпромиссное сражение за место в очереди, уходящей за пределы двора. И если удача улыбнулась тебе, часам к семи вернешься домой с литровой бутылкой.
Однажды мать Карна принесла такую бутылку и случайно разбила ее. Молоко растеклось по линолеуму. Мать заплакала, потому что другой еды в доме не было, а детям нужно было что-то есть. Она собрала молоко с пола при помощи тряпки (осторожно макала ее в пролившееся молоко и выжимала в тарелку). Затем через три марли процедила и прокипятила. Получилось немного, но этого хватило на завтрак. Хотя бы детям. Тогда Карн даже не понимал, что происходит.
Интересно, почему об этом не пишут в школьных учебниках, подумал он, разглядывая очередную «картофелину». Кажется, об этом вообще нигде не пишут, хотя едва ли его воспоминания были исключениями. Люди тогда работали на трех работах в четыре смены, и каким-то чудом успевали несколько раз в день забегать домой, чтобы проверить детей. В детские сады ведь и тогда было непросто попасть, а оставить у родственников… у родственников были свои ситуации. Тем не менее, как-то растили, как-то воспитывали.
Карн тряхнул головой, отгоняя навязчивые воспоминания. Время изменилось, мир изменился. А люди? Люди остались прежними: жестокими, глупыми, самовлюбленными. Они моют автомобили в Байкале, они учат детей тому, что однополая любовь – это норма, они создают из церкви эффективный институт по отмыванию денег, потому что она (церковь) не облагается налогами. Всегда ли было так? Всегда ли так будет? Не всегда. Карн в это верил, не мог не верить, потому что иначе все теряло смысл.
– Люди догадываются, – повторил он, возвращаясь к разговору о вкусной и здоровой пище.
– Догадываются, – согласился Эрра, он уже прикончил свой ужин. – Но это ничего не меняет. Нас все меньше. Сил все меньше… Давно в твоем городке открыли второй «Макдоналдс»? А в прошлом месяце появился KFC. А еще Бургер, мать его, Кинг, и прочие. Это самый прогрессивный бизнес, друг мой. Людям нравится жрать дерьмо, когда оно завернуто в красивую упаковку и готовится всего пять минут. Экономит время, знаешь ли. Когда-то это было проблемой мегаполисов. А сегодня сельские дети, случайно побывав в областном центре и зайдя с родителями в тот самый «Макдоналдс», позже будут рассказывать об этом сверстникам, как о настоящем приключении. И те будут завидовать, искренне и жестоко. И это касается не только пищевой индустрии.
Древний бог бессильно опустил руки на колени. В его глазах Карн увидел боль. Тупую, невыразимую боль. Эрра будто прочел его мысли, он поднял взгляд и внимательно посмотрел на парня. И боль, кажется, начала уступать место надежде.
Карн отставил пустую тарелку. У него почему-то начали болеть
