Турик вступил в воду, высоко, как конь на параде, поднимая ноги, пока вода не дошла ему до колен, а Джой до туфель. Она обняла единорожка за шею и, пока они приближались к Границе, все говорила ему: «Это не прощание, нет, обещаю, Турик. Я найду вас опять, куда бы ни переместилась ваша дурацкая Граница, я снова найду Шейру. Обязательно».
— Ой, да знаю я, — беспечно ответил единорожик. — Я бы и не пришел сюда, если бы думал, что ты покидаешь нас навсегда.
Рог его переливался в свете Границы красной, зеленой и фиолетовой зыбью.
Небо уже наливалось охряным светом, тьма его кое-где серебрилась, показывая, что там, внизу, ждет нетерпеливая заря. Куда бы ни повернулась Джой, ей казалось, что она видит десятки и десятки притаившихся за деревьями, обступившими Озеро Трех Лун Древнейших, которые следят за ней — видят меня. Тень Принцессы Лайши приветственно опустила рог, как и тень ее огромного красного друга; голос Фириз медленно поплыл в мозгу Джой, мурлыча: «Я буду присматривать за твоей бабушкой, как ты присматривала за моим сыном. Спокойного тебе пути, смертное дитя».
Черного Лорда Синти она разглядеть не смогла, но голос его различила яснее, чем голоса остальных.
— Скажи Индиго, мы понимаем, что он сделал. Если страстная жажда его полностью принадлежать вашему миру навлекла на нас слепоту, то жертва, им принесенная, освободила нас, а может быть, и его тоже. Мы будем помнить. Скажи ему это, Джозефина Ангелина Ривера.
Когда они, наконец, достигли Границы, Турик почти уже плыл, а вымокшая по пояс Джой дрожала от предрассветной прохлады. Граница нависла над ними, куда более величественная и широкая, чем та, которую Джой привыкла уже воспринимать как нечто само собой разумеющееся. Граница погуживала громко и глухо, как горячий жир на сковородке.
— Ну что же, — сказала Джой.
Она погладила Турика по шее, мрачно приготовляясь соскользнуть в воду и проплыть последние несколько ярдов. Однако единорожик дернул головой, остановив Джой рогом. И тут же Синти в последний раз заговорил в ней:
— Не пытайся плыть — одежда утянет тебя на дно. Встань на спину Турика и прыгни в Границу. Сделай как я тебе говорю.
Джой поколебалась, сбросила туфли и с трудом, размахивая, чтобы удержать равновесие руками, встала. Турик вдруг произнес:
— Может, я, когда вырасту, как-нибудь навещу тебя в твоем мире. В один прекрасный день ты поднимешь глаза, а я тут как тут.
— Нет! — воскликнула Джой. — Нет, Турик, не смей! Оставайся здесь, обещай мне! Обещай сию же минуту.
Турик пробормотал нечто, способное сойти за согласие — или не сойти. Потом сказал:
— Ну, тогда давай, упрись покрепче ногами и прыгай как сможешь дальше. Я помогу, — он медленно наклонил голову. — Считаем вместе… один, два…
На три спина его вздыбилась под ногами Джой, как большая волна, а сама она, присев, оттолкнулась и полетела в пылающее, шипящее буйство красок — и в то же мгновение начался Сдвиг. Граница вдруг обратилась в дым, в серые завихрения внутри медленно плывущей серости, и Джой полетела сквозь нее, бестолково маша руками, наугад, как ребенок, нашаривающий в ванне игрушку. Она утратила представление и о времени, и даже о том, падает она или взлетает в бесконечном дыму. Протянув ладонь, она нащупала ноги и подтянула их под себя, крепко обвив руками, чтобы обратиться в маленький мячик, только одна связная мысль и осталась у нее в голове: а что будет, если я вылечу обратно на шоссе? И Джой зажмурилась, отчаянно стараясь вспомнить милый смрад Ко…
…и обнаружила, что катится между ржавых насосов заброшенной заправочной станции. Вокруг на несколько кварталов тянулась изгородь, все здесь предполагалось снести для нового строительства; Джой увидела множество стоящих там и сям грузовиков и бульдозеров, но ни одного человека. Вечернее солнце висело низко, в воздухе витал еле слышный прохладный запах, нагнавший на Джой такое чувство одиночества, что она присела на островке самообслуживания и, опустив голову на ободранные коленки, заплакала. Спустя какое-то время она поднялась, попыталась выжать из джинсов хотя бы часть воды Озера Трех Лун и медленно огляделась, чтобы понять, в какую сторону ей идти.
Ладно. Ладно. Если переход прошел как обычно, я навещала Абуэлиту в «Серебристых соснах», а сейчас только еще еду домой. Ладно. Домой так домой.
Однако она долго еще стояла, глядя на пустые улицы, где уже снесли половину домов, и не видя их. Ни малейших признаков Границы она не увидела, как не смогла, сколько ни вслушивалась, различить ни единой ноты неуместной здесь музыки Шейры. А может быть, я ее на самом-то деле никогда и не слышала. Может быть, просто ощущала ее в себе, как голоса Древнейших, Теперь мне этого уже не узнать. Джой резко поворотилась и пошла прочь.
Однако домой она попала не сразу. Вечер застал ее в «Папас, Музыка», сидящей за столом Джона Папаса в старом купальном халате его друга, мистера Провокакиса; над джинсами ее, наброшенными поверх маленького нагревателя, вился парок. Джон Папас то задавал ей вопросы, то подливал греческого кофе, то напоминал, чтобы она позвонила родителям, что она, собственно, давно сделала.
— Из Дома уже звонили насчет Абуэлиты. Я сказала, что она в последнее время много говорила о Лас-Перлас, и может быть, все-таки отправилась туда, наконец. Это она вполне могла проделать, Абуэлита.
— Думаешь, они на это купились? — спросил Джон Папас.
Джой устало пожала плечами.
— Не купились, так купятся. Держать в этом их Доме человека стоит немалых денег, родители часто разговаривали об этом по ночам. Не думаю, что они поставят всех на уши, чтобы ее найти.
Некоторое время они сидели молча, наконец, Джон Папас спросил:
— Так, значит, все и расплавили, а? И он позволил ей сделать это? Силен, этот твой Индиго, — он кивнул в сторону серебристо-синего рога, лежащего в старом футляре от тромбона. — Знаешь, у меня теперь какое-то странное чувство, ну, вроде того, что мне, может, и следует вернуть рог ему. Как ты думаешь?
— Он не возьмет, — сказала Джой.
Джон Папас покивал.
— Ну, постараюсь как-нибудь всучить, сделаю что могу. Надо по честному. Он, стало быть, все еще где-то здесь?
— Ему пришлось остаться, когда Шейра… когда Шейра передвинулась.
Привыкни произносить это, думать, ты просто обязана, вот и все. И Индиго придется привыкнуть.
— Силен, — повторил Джон Папас. Он опять махнул рукой в сторону рога.
— Поиграй мне. Поиграй о Шейре старику, который ни разу ее не видел. Пожалуйста, поиграй.
