не попадаться ей на глаза.
Помимо прислуги, в комнате беременной всегда находилась волчица Дэя, и она оказалась единственной, кто не раздражал её. И хоть изначально никаких просьб к ней не выдвигалось, правительница была уверена, что сестра справилась бы с ними куда лучше этих растяп. Та, в свою очередь, была довольна такой расстановкой и всячески поддерживала решения королевы, какими бы абсурдными они ни были. Так, она уверяла, что достопочтенной особе действительно стоить иметь дегустатора. Вельвичина не сразу смогла уловить суть мыслей, ведь она знала, что в замке её любят и чтут, и супруг ни за что бы не позволил слугам воплотить какой-либо заговор против королевы. Волчица охотно согласилась, но и те доводы были не на пустом месте. Она припомнила все капризы сестры, что терпели слуги, а ведь у них тоже есть чувства. Чувства обиды и злости в частности. А главенствующему на троне Дагфару может так понравиться играть в короля, что, когда действующая правительница города вернёт свои полномочия, он не захочет отдавать их. Вельвичина отнекивалась от каждого довода, но зерно сомнений было посажено.
Как-то утром, когда королеве был подан лёгкий завтрак, она долго не желала прикасаться к еде, разглядывая со всех сторон. Волчица не могла не заметить странного поведения и поинтересовалась у неё, в чём же дело? Вельвичина оставила от себя тяжёлый поднос с едой и предложила волчице стать тем самым дегустатором. Дэя пристально смотрела, не зная, что ответить. Она постаралась ей объяснить, что волки менее невосприимчивы как к еде людей, так и к отраве, которая там может быть. Но все слова королева пропустила мимо ушей, твёрдо стоя на своём решении. Нехотя, Дэя дала согласие, вспоминая угрозы, которые она сыпала в адрес прислуги лишь за то, что она долго решали поручения, на которые было отведено меньше пяти минут, а отказ становиться личным дегустатором, на которого волчица сама долго и упорно намекала, мог и вовсе лишить её головы. И в этом случае, Дагфар бы не стал ограничиваться отстранением от королевы.
Последние дни беременности Вельвичина оставалась одна. Лишь изредка в покои заходили слуги, чтобы покормить, и тут же прощались, дабы не вызывать гнева. Даже волчица покинула комнату, хотя всё чаще до этого не отходила от королевы ни на шаг. Вельвичина сама распорядилась о своём уединении. Она чувствовала приближение родов и хотела эти дни посвятить будущему наследнику. Она ждала непременно мальчика, по-другому она и думать не хотела. Перед родами с ней в комнате оставались лишь старуха-повитуха и волчица. Двери и окна были закрыты наглухо, свежий воздух почти не попадал в помещение, отчего он становился липким и тяжёлым. Девушка со стойкостью переносила наступающие схватки, и дабы унять эту боль, повитуха велела принять ей несколько капель красной воды.
На счастье королевы, роды прошли легко, хотя она почти ничего не помнила, так как потеряла сознания при последних схватках. Наследник появился в полночь, но лишь с наступлением утра Вельвичина пришла в себя, и тут же потребовала принести ей ребёнка. Старая повитуха, охранявшая покой королевы всю ночь, тихо попросила не пугаться, чем вызвала негодование у молодой матери. Старуха принесла крупный свёрток и передала ей в руки. Девушка почувствовала его тепло, прижала его к груди, и беспокойные мысли улетучились из её головы. Она подняла взгляд на повитуху, осуждая за слова, но та, не отводя глаз, не произнося ни звука, лишь губами сказала раскрыть свёрток с ребёнком. Вельвичина убрала с младенца ткань, что пеленала его, и от увиденного, чуть не выронила его из рук. Мальчик по имени Петрус полностью покрытый коричневой шерстью, тихо сопел в её руках.
47. Дэя
С этого дня изменилось всё. В замке воцарилась смеренная тишина. Придворные боялись нарушать покой королевы. И уж тем более тревожить юного наследника. Даже Дагфар ощущал на себе недобрые взгляды Вельвичины, когда приходил навестить супругу и сына. Она еле слышно, повелевала вести себя тихо, даже если малыш не спал. Перечить супруге он не пытался, и так бесшумно удалялся из комнаты. А вскоре его визиты становились все более редкими. Но молодую мать это совсем не тревожило, всё время она посвящала своему сыну, даря ему тепло и безграничную материнскую любовь, и опеку. Но одна бы она не справилась, и в её спасение повитуха давала ей советы. Она на своём веку приняла на свет много детей, что даже не могла запомнить всех, ведь какие-то из них уже сами обращались к ней. И королева прислушивалась к ней, душевно полагаясь на благородный опыт. Старуха снова привела в знатные покои волчицу, наказав, что первые недели материнское молоко пагубно для младенца, и она, как личный дегустатор, будет отсасывать грудное молоко. Дэя не стала возражать, не веря в присказки старухи, ведь сама она выносила несколько волчат, вскормила их грудью, и они выросли крепкими волками. Она присела на кровать к с лежащей матери, зубами стянула свободную рубашку с неё и устроилась рядом. Но лишь стоило ей присосаться к груди Вельвичины, и её пасть наполнилась молоком, как все тело пронзала ноющая боль, словно яд разливался по крови, что она едва терпела, чтобы не стиснуть зубы на соске королевы. Выпив молоко, она отстала от груди и тут же без чувств свалилась с кровати. Прерывистое дыхание стало замедляться, посиневший язык вывалился из пасти, выпуская наружу густую пену. Повитуха, стоявшая подле, лишь кинула взглядом на неё и спокойным тоном предупредила королеву не давать грудь принцу.
Это повторилось и на следующее кормление, тупая боль молниеносно распространялась по телу волчицы, вызывая все новые приступы, которые продолжались все больше и больше. Вскоре королева приказала одному из придворных уносить ослабшую тушу волчицы после кормления на своё место, примечая, что полуживая сестрица – не лучшая сиделка для наследника. С каждым разом Дэя тяжелее приходила в себя, боль отпускала, но чувствовалась всё острее и дольше. Волчица просыпалась в конуре, ощущая тепло своих деток. Семь малышей жались к её горячему животу и мордочками рыскали соски, чтобы вдоволь наесться, пока она снова не покинула их. Дэя закрывала глаза, и не придавая значения боли, чувствовала, как волчата едят, набираются силы, представляла, как те вырастут и отправятся в стаю, и как их примут сородичи. «Они же примут их как своих» – уверяла она себя мысленно, по-другому и быть не может. Но стоило ей только забыть о королеве, как прислужники тут же напоминали о ней, созывая волчицу снова идти в покои правительницы.
Дэя заняла уже привычное место у
