груди королевы, единственное, что Вельвичина сама освободила от одежды. Волчица осторожно, едва смыкая пасть, принялась сосать молоко, как тут же в глазах потемнело…
И снова измученная волчица очнулась в своей конуре. Она долго не решалась открыть глаза, так как ей казалось, что даже это может причинить боль. Но когда полное сознание вернулось, она резко подскочила на лапы и стала оглядываться по сторонам. Низкая и широкая комната, которая служила её логовом, была слегла уложена соломой, в остальном оставались лишь каменные стены. Дэя прошлась по всей комнате, лапы спотыкались, передвигалась чуть не падая, она вдруг поняла, что волчата не просят грудь, а они уже должны были проголодаться, и даже если нет, то тишины от них дождаться очень сложно, но видимому не сейчас. Она заметила, как волчата улеглись в углу логова, чуть зарывшись в солому, забравшись друг на друга. Спокойно вздохнув, она вернулась на своё место и моментально провалилась в глубокий сон. Но выспаться ей не предвиделось. Едва придя в себя, она уже ждала, что волчата вот-вот прибегут к ней, как только проголодаются. Дэя перевернулась набок, поёрзав, устроившись поудобнее, и чтобы деткам было удобно подобраться к груди. Но шло время, а щенки все так же лежали, единым комочком не шелохнувшись. Дэя открыла глаза и сразу заметила, что они лежат так же, как она видела их перед сном. Осторожно поднявшись, она подошла к ним, сунув морду между ними. Они никак не реагировали на появление матери, не шевелились, не ёрзали и не дышали. Волчица начала пастью брать их по-одному и раскидывать на полу, но никто из них не проснулся. Она смотрела на лежащих бездыханных щенков сквозь кромешную тьму и не могла заставить себя шевельнуться. Из ступора вышел шум за пределами комнаты. Распахнулась дверь, и прислужница приказала волчице в покои королевы. Дэя лишь повернула голову в ту сторону и ещё долго присматривалась к ней. Служанка громче вскрикнула на неё, сгорбив спину, залезла в конуру, и за шкирку потащила волчицу за собой. Она не в силах была сопротивляться ей, еле перебирая лапами, плелась за ней. Только один их щенков стал брыкаться лапами, услышав скуление матери.
Королева находилась в постели, удобно в ней расположившись. Облачённая в белую свободную рубашку, набухшая грудь была полностью оголена. Вельвичина лежала и молча смотрела в потолок и лишь чуть отвлекалась, когда прислужники привели волчицу. Искоса глянув, взгляд снова вернулся к потолку. Она вдруг подумала, что никогда не обращала внимания на роспись стен своей комнаты, позолоченные узоры воплощали в себе невероятно красивые цветочные мотивы, которые росли в саду под окнами.
Прислужники не смели потревожить покой королевы, они легонько ступали, но едва уловимый скрип пола выдавал их движения. Волчицу держали за шкирку, но та и не думала сопротивляться. Она едва перебирала лапами, путалась в них, то и дело спотыкаясь, поэтому прислужник продолжал волочить по полу. Пустой взгляд выдавал её отстранённость. Волоком затащили на королевскую кровать и тут же все покинули комнату. Вельвичина оглядела волчицу, произнеся несколько слов о своей усталости, но продолжения диалога со стороны сестры не последовало, что вдруг удивило королеву. Теперь всё внимание было приковано к незадачливой собеседнице. Она любила разговаривать с ней, и та всегда отвечала и поддерживала разговор, а теперь и подумать не могла, что она перестала разговаривать. Переспросила вопрос ещё несколько раз, но ответа не последовало. Сначала Дэя вовсе не слышала голоса, но с каждым разом королева повышала тон, и голос скрипуче звонко раздавался в голове. Её раздражение нарастало с каждым звуком, она чувствовала, как злость и гнев начинают преодолевать мысли, зрачки разлились в глазах, сделав их полностью чёрными, а в пасти поблёскивал острозубый оскал. Вельвичина приказала снова сосать молоко, взяв в руки свою полную грудь. Пасть волчицы приоткрылась, она чуть прикусила сосок, и почувствовала густую жидкость на языке. Открыв глаза и оглядывая королеву, она чувствовала, как с молоком прибывает ненависть к ней. Это было чем-то новым для неё, ещё ни разу она не испытывала такого чувства в себе, ярость и злость переполняли ее разум, а здравый смысл не мог противостоять новым ощущениям. Она сильнее подалась к груди и разом вцепилась острыми клыками в мягкую кожу. Визг королевы раздался далеко за пределами покоев. Пасть волчицы окрасилась алым цветом и по всей королевской постели разлилась густая кровь. Придворные, что отреагировали на крик, ворвались в покои молодой матери и поразились ужасному зрелищу. Дэя трепала грудь Вельвичины зубами как кусок пойманной дичи. Слуги закричали от страха, никто не осмеливался подойти ближе, и лишь старая повитуха пробилась сквозь толпу слуг и подошла к волчице. Нежной рукой она коснулась макушке, прошлась ладонью по ушам, немного почесав её. Хватка Дэи ослабла. Повитуха продолжала гладить по голове, вторая рука прошлась по шее и спине, она чуть нагнулась к ней и шепча приговаривала, что в случившемся с щенятами сестра никак не виновата, а сама волчица, преданная королеве, доказала ей свою преданность. Но нападение на неприкосновенную особу грозит им всем страшной трагедией. Дэя окончательно разжала клыки и отстранилась. Она смотрела на окровавленное тело королевы, которая на тот момент потеряла сознание от боли. Не было понятно, жива она или нет.
48. Эльрик
С каждым днём принц становился более мрачным, чем был вчера, и это начинало заботить его супругу, но он же был холоден с ней. На её нежные порывы отвечал грубостью. Вскоре Ульвадра перестала просить его внимания и одной из ночей, тот вдруг понял, что не встречал девушку уже практически месяц. Но эта мысль не тяготила его, к ней не тянула, наоборот, он вдруг понял, что так ему легче. Его интерес не пробуждался жизнью супруги и будущего сына. Совсем обратную реакцию вызывали новости о его отце, и каждая из них давила невероятным грузом. Малейшая мысль о том, что ему суждено отправиться на поле войны, приводила его в бешенство и страх. Оставаясь наедине с собой, он всё чаще пытался продумать план, который бы помог избавить его от неминуемого боя. И к его же ужасу, планы у него возникали, один который был мрачнее другого. Причинять вред себе или семье он всё же не смел, опять же здесь сказывалась не доброта его сердца, а трусость. Трусость провалить план, быть пойманным и быть наказанным за злодеяние. Ни мириться со своей участью в его планы не входило.
Утро Вербера ничем не отличалось от остальных. Оно начиналось ещё глубокой ночью, когда даже
