Да и я уже достаточно обтерся по жизни, чтобы понять, что не стоит таиться с теми, от кого зависит твоя жизнь.
Грозный отвечает за нас, в том числе и за наше моральное состояние. Поэтому командиру стоит знать всю подноготную своих солдат, даже если она не самая приятная. Впрочем, в моей жизни никаких особых скелетов не было.
— Отец проповедник… — начал я, — Мать гульная. Девушка у меня была, но прыгнула под подлунка, стала порченой…
Грозный хмыкнул, но это не выглядело насмешкой. Скорее, констатация факта, что жизнь иногда бывает дерьмовой штукой. Впрочем, он молча ждал продолжения.
— Ну и что мне там было делать? — я пожал плечами, — Вот я и ушел на службу.
Глаза Контуженного видели меня насквозь. Со всеми моими мыслями о том, что в гвардии можно получить Подлунного и вернуться в родную провинцию. И порченная там моя любовь или нет, хрен мне кто что скажет.
Наверное, да, стоило признаться хотя бы самому себе, что в какой-то мере я пошел в гвардию за статусом… Но я знал, что на самом деле просто сбежал от разочаровывающей безлунной жизни.
— Понятно, — неожиданно произнес Контуженный, погрузившись в какие-то свои мысли.
Я ждал еще вопросов, а он просто стоял, рассматривая меня жадным взглядом, будто голую девку в бане. А может, мне просто казалось — взгляд-то у Контуженного был и сам по себе немного бесноватый.
— Послушай, Центров, — Грозный хищно ухмыльнулся, — Тебе наверняка предложат перевестись в танковую роту, раз уж у тебя так ладно получилось с бэхи работать… Там пацаны сразу младшего сержанта получают.
Контуженный поскреб подбородок. Он сделал паузу будто бы для того, чтобы я имел время переварить услышанное, потом продолжил:
— Я тебе такого резкого карьерного роста обещать не могу. Ефрейтора вот, да, организую, — тут он усмехнулся, — причем сразу по приезду на базу. Торжественно или нет, решай сам.
Если честно, не особо нравилось мне это чувство. Когда стоишь на явной жизненной развилке, и надо принять важное решение.
Одно дело — смекалка в бою, от которой зависит твоя жизнь… Другое дело — решения в этой самой жизни, от которых она потом будет казаться беспросветной. И винить будет некого.
Я оглянулся на БМП, на торчащий из орудийной башни ствол, и нервно стиснул пальцы несколько раз. Контуженный гулко хлопнул по броне и поморщился от звука.
— Жалование в разведке побольше, чем у железнозадых, да и свободы тоже. Увольнительные, опять же, отпуска, — он еще раз приложился ладонью к броне, словно отталкиваясь, — А впрочем, тут тебе решать. Если уж душа легла к пятидесятке…
— В разведке останусь, — твердо сказал я и мотнул головой.
Контуженный явно подумал, что я прикипел к этому орудию. А я как подумал о часах и днях, где буду сидеть в тесной башне, видя мир только через прицел. И слушая его только через броню.
А сожжет меня какой-нибудь маг… Сраный Лунный, которого я даже не увижу. Я так и представил, как броня резко раскаляется добела, как проникают внутрь языки пламени, сжигая кислород. И как я хватаю ртом раскалённый воздух, чтобы просто кричать от боли, и последние секунды жизни трачу на то, чтобы открыть люк прожаренными пальцами.
И поминай, как звали.
Не-е-е-е, не хочу я в бэшке кататься. Нет уж, лучше в разведке! Да и с Грозным как-то повеселее…
Видимо, на моем лице было многое написано. Зрачки Грозного сразу заблестели, как у рыбака, отхватившего крупный улов.
— Ну тогда еще один вопрос, — ухмыльнулся сержант, хлопнув меня по плечу. Я аж напрягся, а он с максимально серьезным и доверительным лицом спросил. — Хер сосешь?
— Э… что? — потерялся я, с полным непониманием посмотрев на Контуженного.
Он конкретно выбил меня из колеи. Вот правда, он конченный — да за одно такое предложение я самое малое должен был набить морду, а еще лучше просто разрядить в нее карабин. Потому как никакой мужчина…
— А-ха-ха! — тот заржал, хлопнув меня по плечу еще сильнее.
Наконец, собравшись с мыслями, я процедил сквозь зубы:
— Никак нет, господин гвар….
Меня тут же согнуло от удара в живот. От боли я забыл, как дышать, а воздух словно обжигал легкие изнутри. Грозный перестал смеяться, подтянув меня за ворот и вонзив в меня холодные зрачки.
— Я сколько раз уже говорил? Никаких формальных обращений, –спокойно произнес он и добродушно улыбнулся.
— Так точно… — просипел я.
— Ну, а если серьезно, Центр. Как планируешь стресс снимать? Куришь? Пьешь? Может что посильнее долбишь, «порошок счастья» или грибочки там какие? Или ты по бабам?
Вообще, про порошок и грибочки он сказал как можно небрежнее, но я прекрасно понимал, что ни один командир не будет терпеть торчка в роте. Вылетишь, как миленький…
— Вот от баб не отказался бы, — с трудом прохрипел я, сплевывая накопившуюся во рту слюну. Казалось, что выхаркиваю собственные легкие, настолько у сержанта был тяжелый удар.
— Это хорошо… — Грозный подхватил меня под руку и дотащил до бронемашины, — Бабы — это очень хорошо!
* * *
Мне удалось перекинуться с Максом парой фраз. Тот сразу же спросил, о чем мы говорили с Контуженным, и я рассказал о переспективах. Сапрон поддакнул, что он тоже слышал от танковых о том, как им понравилась моя стрельба.
Но в глазах Сапрона засела явная тревога, и он спросил с легким наездом:
— Ну и чего ты решил?
— Да решил, что если тебя оставить с пулеметом наедине, ты совсем без рук останешься, — я кивнул на его пальцы.
На той самой руке, которой он пытался запихивать ленту в пулемет, кончики пальцев у него были синие и явно кровили. Покалечился он еще хлеще, чем я тогда.
Сапрон заржал, постучав этими кончиками, и поморщился от боли.
— Да… твою ж Луну… в общем, Центр, я рад, — он кивнул.
Я вновь занял место в орудийной башне, но на сей раз с благородной миссией по охране. Поселок считался зачищенным, а потому скоро должна была подъехать основная колонна, и мы же, получается, ее прикрывали.
Группа Тараканова выдвинулась на базу с целью доразведки. И в случае, если там завяжется бой, наша машина должна была выступить к ним с целью огневой поддержки. А по факту же нам просто дали отдохнуть…
От скуки я слушал радиопереговоры в наушниках. Тараканов докладывал практически каждые сто метров одно и то же, потому что каждые сто метров не было никаких изменений.
Это мне быстро наскучило, и я начал вращать колесо переключения частот, пока не наткнулся на голос Контуженного.
— Ага, счаз! Пусть сначала Незримая лично вылижет мне яйца! — веселился сержант, — А еще лучше пусть парочка ее последовательниц в образе рыженьких студенточек…
Слушать сексуальные фантазии командира я тоже не решился, переключив сразу на следующую волну. Мне конечно было интересно узнать, о чем же таком дискуссировал Контуженный, но боюсь, что его живые описания слишком будоражили мою воспаленную после боя фантазию.
Адреналин подотпустил, и потому мне дико хотелось жрать… и, как ни странно, женщину. Недаром говорят, что все армейцы — это похотливые животные. Еще бы тут не быть похотливым, когда после каждого такого замеса, где легко обрываются жизни, инстинкт размножения долбит по мозгам гормонами.
К сожалению, кроме докладов Тараканова и перепалки Контуженного, ничего интересного в эфире не наблюдалось, так что я вернулся к подслушиванию отчетов лейтенанта. И, свесившись вниз, попутно разглядывал трофеи в десантном отсеке.
В основном мужики закидали сюда ящики с патронами и едой, а также ружья. Вот только они были какие-то странноватые, эти ружья…
Вместо уже привычного продольно-скользящего затвора у них имелся барабан, как у револьвера нашего Грозного. А у некоторых так и вовсе какая-то скоба.
Все-таки странные эти кочевники.
Винтовку со скобой я еще мог хоть как-то понять — работать с коня с ней удобнее, чем с продольно-скользящим затвором. Хотя точность при стрельбе лежа наверняка падает, ведь невозможно перезарядиться, не отрываясь от прицела.
