Значит, заклинание освобождения действует на небольшом расстоянии, если жрец мертв, — удивился и обрадовался я.
— Вы тут случайно не видели королевских рекрутеров? — поинтересовался я еще издали.
Граднир заржал во всю пасть:
— А как же! Были какие-то, да сплыли, — он кивнул на озеро.
— Да врет он, — вмешался Орлин. — Появлялись на заре, только нам не до них было, и я посоветовал им зайти чуток попозже.
— И где их теперь искать?
— Зачем они-то тебе сдались, принц-не-принц?
— Хочу в королевскую армию записаться: солдатам на войне неплохо платят. Надо же как-то на жизнь зарабатывать.
— Так война уже закончена, — приподняла голову девушка, блеснув сине-зелеными, как морская вода, глазами. — Сегодня ночью подписан мир, и князь Дорант уводит войска.
Тьфу, невезуха! Теперь не воспользоваться таким хорошим предлогом для схватки с дедом и остальными Гончарами. И самозваный король Нертаиля вряд ли пойдет на союз со мной — побоится нарушить перемирие со Сферикалом. Хуже того: постарается тоже в охоте поучаствовать или, по меньшей мере, не препятствовать, чтобы доказать лояльность. Надо убираться из этих мест побыстрее.
В село возвращаться было некому.
Увидев на тракте мертвый отряд рекрутеров, лежавших рядами, как на марше, дарэйли по приказу Верховного обыскали окрестности. В лесу нашли трупы беженцев среди узлов домашнего скарба. Войдя в село, обнаружили тех, кто пытался спрятаться в погребах и подвалах, но нашел там могилу. Люки были заперты изнутри.
Оружие никто из погибших не пытался применять, и ни у кого не было признаков насильственной смерти, как не было их у лучников отряда жреца Врона. Что-то одним глотком выпило из них жизнь.
Уцелело двое: преблагой паттер в храме Единого, закрывшийся в молельне при первых звуках грохота, донесшихся с постоялого двора, и трактирная служанка по прозвищу Щепка.
Девушка отказалась ехать с Ринхортом, немало его огорчив, и осталась рыдать на конюшне после того, как прекрасный рыцарь, оказавшийся чудовищем, которому и могила с железной крышкой нипочем, уехал с такими же тварями в человеческих обликах. Он щедро заплатил золотом за постиранный и высушенный ее телом плащ — хватит и на свой дом, и на приданое. Только ей казалось — не будет от этого золота удачи, потеряла она уже свое счастье — умчалось оно и не догнать уже никогда.
Наревевшись, Щепка зарыла кошель в углу под старыми полусгнившими попонами и взяла под узцы оставленную для нее лошадь с привязанным к седлу узлом, куда девушка еще поутру, собираясь в дорогу, сложила нехитрую снедь, запасное платье, да гребень для волос. Но уйти не успела.
В открытую дверь скользнуло серебристо-черное змеиное тело толщиной с небольшую бочку, и хозяйские жеребцы, оставшиеся в стойлах, забились в панике, разнося копытами дощатые ограждения в щепу, а лошадь Ханны вырвалась, ободрав в кровь руку, державшую узду.
— С-с-стоять! — чудовищная змея издала протяжный свист.
Животные замерли, их колотила крупная дрожь, как, впрочем, и помертвевшую Щепку.
В тишине раздался дробный топот множества копыт — кто-то въезжал во двор. И от новой напасти у девушки потемнело в глазах.
— Ну что, девка, и тебя этот железный болван предал? — услышала она насмешливый женский голос. — Соблазнил и бросил? Да не бойся, не съем… пока приказа не будет.
Ханна открыла зажмуренные веки. Перед ней, уткнув руки в бока, стояла смуглая воительница с копной косичек на голове, одетая в такой облегающий серебристо-черный костюм, что, казалось, голой она выглядела бы скромнее.
— А может, и съем, — задумчиво продолжила незнакомка, сняв хлыст с гвоздя на столбе. — Идем.
— Не пойду! — отшатнулась Ханна.
Плетеный ремень рассек воздух и обвился вокруг ее шеи. Рывок, — и полузадушенная девушка, хрипя, повалилась ничком. Воительница, поставив ногу на спину упавшей, сняла с ее шеи петлю. Прошипела, занеся хлыст:
— Глупые людишки, как же я вас ненавижу! Кому ты перечишь?
— Не сметь, Шойна! — раздался от двери окрик. — Подними ее.
— Я сама, — Щепка до жути не хотела, чтобы к ней прикасалась эта чудовищная тварь в женском облике.
В широком дверном проеме стоял высокий светловолосый человек в простом дорожном плаще, сером от пыли. Ханну продрал озноб от ощущения властности, исходившей от незнакомца.
Когда девушка вышла наружу, спиной ощущая хищный взгляд следовавшей позади воительницы, то едва не умерла от страха: рассеченный трещиной двор был заполнен молодыми, лет двадцати-тридцати, людьми в жреческих плащах или воинских панцирях.
Ханна не могла бы сказать, что же ее напугало: никто не метал расплавленное железо, не гремел мечами, но лица многих из этих людей были настолько холодны и отрешенны, что казались нечеловеческими. Демоны, — поняла девушка. Такое же равнодушное лицо она видела у той девушки, что убила трактирщика прикосновением.
Над лежавшим на земле посиневшим трупом склонились двое Гончаров — их Ханна опознала по цепям с круглыми, усыпанными самоцветами знаками. Еще один жрец, с кругом без камней на груди, выделялся среди всех морщинами и сединой — это был плечистый старик с гордой осанкой и надменным взглядом. Светловолосый господин, который остановил плеть Шойны, подошел к нему.
— Будете присутствовать на допросе свидетелей, неофит Дорант?
— Избавьте меня хотя бы от этого, Верховный, — поморщился старик.
— Разве вам не интересны подробности деяний вашего внука? Он убил уже третьего Гончара, выкосил сотни жизней.
Дорант вздернул подбородок:
— У меня нет внуков!
Властное лицо светловолосого смягчилось улыбкой, но прищуренные голубые глаза оставались пронзительно холодными.
— Неужели? Что ж… Великий Эйне милостив, неофит Дорант. Он давно наградил бы вас духовными детьми, если бы вы не медлили десять лет в постижении тайн Сущего. Я мечтаю о дне, когда вы станете полноправным Гончаром. И я не многим предлагаю присутствовать при работе дарэйли Мариэт.
Он кивнул на рыцарей, уносивших труп жреца в дом. Девушка, шедшая позади них, оглянулась, но Ханна не разглядела ее лица под накидкой, да и в глазах потемнело от мысли, что жрец собрался допрашивать мертвеца.
Одарив собеседника мрачным взглядом, старик отвернулся. Он выглядел среди всех, как глыба, брошенная в болото. Почему-то Ханне стало его жаль, хотя жалеть теперь надо было ее саму: тот, кого старик назвал Верховным, направился к ней.
После недолгого допроса служанке приказали не уходить со двора. Она и не посмела: Шойна глаз не спускала с нее, околачивалась поблизости и недвусмысленно похлопывая свернутым хлыстом по ладони.
