…Он пришел в себя, обливаясь холодным потом, отчетливо слыша мелкий перестук собственных зубов, и ощущая во рту вкус крови из прокушенной губы. Фолькет приподнялся на локтях, изо всех сил вглядываясь в полумрак пещеры и, сам того не осознавая, отползая назад. Прикосновение чужой ладони к затылку заставило его содрогнуться всем телом и истошно взвизгнуть.
— Ну-ну, все уже, все… успокойся, сыночек. Я предупреждал, что этот ритуал не из приятных… что делать, надо, надо. Все, все… будет плакать, сейчас домой пойдем, вот только приберемся тут, а то, неровен час, набредет кто, слухи пойдут.
— Оте-те-те-тец…ка-как-ка… ды-ды-ды-ды….
— Помолчи, малыш, не спеши. Я в твои годы трое суток после такого отходил… но нет у нас столько времени, да и ты покрепче будешь, да, что ль?! — с этими словами и ободряющим похлопыванием по спине приемный отец Фолькета прислонил его к стене, а сам, сделав несколько шагов вперед, будто рассыпал что-то невидимое из горстей и в тот же момент пещера осветилась ярким мертвенно-синеватым светом. Цверг поднял глаза и поспешно опустил их.
— Э-э-э, так не пойдет, — на сей раз голос отца звучал отнюдь не так сердечно, он говорил, словно кладбищенский ворон каркал, — а ну, подними глаза, я кому сказал! Смотри, смотри… сделано неплохо, можешь любоваться, не стыдясь!
Фолькет, повинуясь, вновь попытался оглядеть пещеру, но его хватило ненадолго; буквально через полминуты он согнулся в поясе в жестоком приступе рвоты.
— Да ты что, никак блевать собрался?! да я тебя… я тебя весь пол вылизать заставлю, если посмеешь! ах ты рабская душонка… — с этими словами старый гном подошел к Фолькету, рывком поднял его за шиворот, потряс, и, ухватив жесткими пальцами за подбородок, заставил поднять голову. Цверг пару раз содрогнулся в подавляемых судорогах, с натугой сглатывая и поскуливая; он шарил по пещере полубезумными глазами крысы, нажравшейся отравы, а его пальцы шевелились и дрожали.
— Ну, как?! неплохо ведь, правда? всего одна грубая ошибка…
— Ка-ка-каккая а-а-а-шшибка?.. — Фолькет с трудом узнал свой голос в этом крысячьем писке.
— А, интересно? быстро же ты… молодец, — и гном отпустил сыновние подбородок и ворот, — а вот где. Этот тип, ага… этот… он из тех, кому боль доставляет истинное наслаждение, а значит, тебе в его боли никакого проку. Какой смысл на него силы тратить, отдачи-то никакой… с таким же успехом можешь нетопыря доить. Это, конечно, редкий экземпляр, даже мне не так легко было такой раздобыть, и встречаются они нечасто… но бывают. В другой раз не оплошай. Ну, нагляделся? давай прибираться.
Гном и цверг встали плечом к плечу (Фолькет уже вполне оправился и твердо стоял на ногах), вскинули руки в заклинающем жесте, гном все тем же каркающим голосом выкрикнул слова силы. Несколько секунд ничего не происходило, затем в полу пещеры с противным хлюпающим звуком стали раскрываться небольшие дыры, похожие на голодные зевы, из них потянулись черные, поблескивающие ленты языков, которые усердно принялись слизывать с пола и стен все следы фолькетовых упражнений. Пять минут — и все было кончено. Обычная пещера, каких под Безымянным Кряжем — пруд пруди.
— Хватит на сегодня, — отцовский голос вновь потеплел, — пойдем-ка домой. Мать небось уже вся извелась, не уморил ли я ее подарочка. Кстати, а с чего это ты под конец затрепыхался? все вроде получалось…
— Я понял, что это не фантомы, отец. Устал немного, внимание переключил… и заметил тень.
— Понятно… Ох, да что ж это я… чуть не забыл, — старик гном поспешно вытащил из заплечного мешка сверток и протянул его цвергу, — ну-ка, живенько!.. что, опять мне отворачиваться? экий стыдливый…
Пока отец, стоя к сыну спиной, потешался над его деликатностью, Фолькет переодел штаны; брезгливо, стараясь не смотреть на липкое пятно аккурат на гульфике, сложил грязные и сунул их в свой мешок.
— Все, что ли? эх ты, принц заморский… пойдем.
Уже перед домом отец дернул Фолькета за рукав.
— Сынок, пойди-ка, умойся в ручье, негоже перед матерью кровавой рожей щеголять, не любит она этого.
Фолькет подошел к ручью, протекавшему рядом с пещерой приемных родителей (вернее сказать, перед их пещерными хоромами), сбросил на каменный пол мешок, присел на корточки и наклонился над черной гладью воды. И тут же холодный подземный воздух огласил захлебывающийся, истошный визг и цверг, отпрянув от ручья, плюхнулся без чувств наземь.
Из парадного входа, обрамленного светящимися сталактитами, выбежала приземистая, коренастая гнома, одетая в богатое домашнее платье. Она опустилась на колени рядом с сыном, приподняла его, крепко прижимая к себе, и повернулась к мужу:
— Опять ты за свои шуточки дурацкие! Прибереги их лучше для своей родни, олух! Мальчику и так сегодня досталось, устал, бедняжка… ну что ты гогочешь, пиявка ты эдакая, помоги лучше! Ii — givra — avanni! jalla — tua… Кэдмон, последний раз прошу — не торопись! — и она выразительно нахмурилась.
Гном прекратил заливаться мелким, рассыпчатым смехом и подошел к жене; поводил перед лицом Фолькета ладонью и тот пришел в себя. Цверг судорожно схватился руками за щеки, ощупал нос, рот — ибо в черном зеркале ручья он слишком ясно увидел жестко топорщившиеся усы-вибриссы, наглые бусины глаз, подвижный шмыгающий нос, серую лоснящуюся шерстку и острые зубы грызуна, зубы, между которыми застряли волоконца парного мяса.
— Сыночек, ну не переживай ты так… Отец пошутил. Давай, вставай, да пойдем домой… вы как раз к ужину поспели, сегодня твой любимый ягодный пирог… и моему умнице достанется серединка! А если ты ее всю скушаешь, то я покажу тебе, что припасла сыночку его мамочка… — и она расцеловала Подарочка в обе щеки.
… Кэдмон умирал. Грудь, перебитая какой-то железкой, выглядела так, словно по ней прошлись плугом. Фолькет в полном одиночестве сидел возле отцовского смертного ложа, в злобном бессилии сжимая кулаки и нехорошо поминая имя матери: ну куда эта старая ведьма запропастилась, скажите на милость?! Гном захрипел, задергался… и открыл глаза.
— Сынок… я… не успел… ха-а-аххх, — и Кэдмон страшно закашлялся, с уголков его рта стекали струйки отвратительно пахнущей крови.
— Отец, молчи… я что-нибудь придумаю, мать поможет, — Фолькет не знал, что еще сказать.
— Мать осталась там… мы не забираем трупы, даже самые любимые… запомни это…
— Осталась где?!
— В крысоловке… нас все-таки перехитрили… Заплатили, последние деньги отдали… не забыли своих… кха-аахх… Сын, возьми желтую склянку, там, в глубине… дай мне!..
Фолькет послушно исполнил отцово распоряжение; гном глотнул пахнущей цветами жидкости, сморщился и сказал уже более спокойно и разборчиво:
